Пантера Людвига Опенгейма - Дмитрий Агалаков

Кулисы пылали, огонь играючи взбирался по вертикали, поглощая доверчивый материал, и перебрасывался на деревянную обшивку стен. Некоторые бросились тушить пожар, но основная толпа, подминая под себя столы, стулья, самое себя, ринулась к дверям. Те, что еще совсем недавно пили и болтали друг с другом, теперь наступали на животы, лица своих менее расторопных соседей, не замечая ничего кругом.

Группа мужчин, в большинстве военные, желая немедленно прекратить панику, была сбита с ног и в миг растоптана…

Волей провидения открытой оказалась лишь одна дверь – центральная. Гости, добравшиеся до других дверей, ломились в них, безуспешно пытаясь снести, но не столько напирали на деревянные преграды, сколько давили друг друга и мешали самим себе. Быстро разраставшееся пламя наполняло помещение, охватывая смятые скатерти, платья оглушенных или раздавленных, лежавших в проходах и между столиками людей. Откатившись от закрытых дверей, гости рванулись к единственной – распахнутой. Но там давно уже было столпотворение. Губительный страх что было сил потешался над своими жертвами. Одни уже образовали целую баррикаду из задавленных тел – с ними было все кончено. А еще уцелевших этот страх заставлял карабкаться по спинам друг друга. И каждый протягивал руки к выходу – туда, где в молчаливом сиянии, безразличные ко всему, горели холодным огнем хрустальные люстры вестибюля!

По воле того же случая, едва толпа отхлынула от закрытых дверей, потеряв надежду опрокинуть их, и уже налегла на тех спасавшихся, что пробивались в единственный проход, эти двери неожиданно распахнулись, открытые прислугой снаружи. Но, обезумев от ужаса, подгоняемая нестерпимой, удушливой гарью и жаром сзади, толпа не обратила на то внимания.

Здание театра-варьете «Олимп» разгоралось все основательнее. Пламя охватывало новые и новые помещения. Вызванная пожарная охрана плохо справлялась со своей задачей.

Среди сумевших выкарабкаться из большой залы Аделины Велларон не было. Барон, выброшенный общим течением в вестибюль, метался по коридорам, ища ее, но никому до него и примадонны сейчас не было дела. Нашлись несколько добровольцев, что, прикрываясь от пламени одеждой, вызвались отыскать юбиляршу в огненном хаосе, но попытки их оказались тщетны.

…По коридорам театра-варьете бежали шестеро мужчин. Первый из них был облачен в мундир артиллерийского полковника, другим был сам барон Розельдорф, бежавший тяжело, с одышкой. Оба они сжимали в руках револьверы. Остальным хватало полных яростной решимости лиц.

– Лея, нужно уходить, не тяни время и не заставляй меня упрашивать тебя на коленях!

С опаленными волосами, бледный, наспех одетый, Давид стоял в углу костюмерной. Он то и дело переводил взгляд с женщины, безжизненно сидевшей у зеркала, на темную улицу за окном.

– Послушай, – медленно проговорила она, – теперь я знаю, почему все случилось именно так, почему произошел взрыв. – Она посмотрела на Давида, ее неподвижные глаза сейчас были тяжелы. – Но как он был страшен, твой зверь! Я до сих пор не могу забыть его, этой силы, что готова была убить меня. Уничтожить…

Не выдержав лирики, он подскочил к ней.

– К черту взрыв, к черту зверя! Слышишь?! – к черту! Сейчас они опомнятся и хватятся нас. Лея, ты понимаешь, что мы и до суда не доживем? Понимаешь?! Нас прикончат здесь же, в этой убогой комнатушке. Лея, нас убьют, пойми это, – произнес он, четко расставляя слова. – Я не хочу погибать вот так!

Она готова была сказать ему что-то, но не успела – Давид ладонью зажал ей рот.

За дверью что-то громыхнуло и послышался сбивчивый разговор. В следующее мгновение на дверь навалились. Давид показал Лее на противоположный угол, а сам, вытащив из кармана револьвер, замер у стены.

– Ты не будешь стрелять, Давид! Мы и так слишком много несчастья принесли этим людям.

Она подошла к нему, протянув руку за оружием, но он с силой оттолкнул ее. Лея не удержалась на ногах – отлетев, она опрокинула столик, сама упала на пол.

– Они там! – завопили по ту сторону двери. – Открывайте, негодяи!

Дверь затрещала – и Давид отступил. Пот жег ему глаза. В замок ударила пуля. Вторая. От третьей в костюмерную брызнули щепки, открыв светлый глазок. Выбить дверь не успели. Давид вытянул руку с револьвером вперед. Лея закричала, но крик ее потонул в четырех коротких выстрелах. Кто-то тяжело охнул за дверью, повалился на пол.

Второй атаки не последовало.

Когда он подбежал к Лее, та, уставившись в пространство, съежившись, не произнесла ни слова. Он сел на корточки, заглянул в ее глаза и испугался того, что увидел. В ее глазах не было жизни, там была пустота. Спрятав револьвер в карман, он подскочил к окну и, открыв шпингалеты, распахнул его.

– Прыгай! – закричал он.

Лея не двигалась. Шагнув к ней, ухватив ее пальцами за подбородок, вздернув его кверху, Давид ударил ее по лицу.

Глаза Леи вдруг отчаянно заблестели, по щекам потекли слезы. Несколько секунд он стоял в оцепенении, а потом, рванув Лею за плечи, увлек ее к окну. Она не сопротивлялась и не помогала ему. В его руках оказалось почти безжизненное тело.

Выглянув в окно, выходившее на темную безлюдную улицу, Давид на глаз смерил высоту. Этаж, на их счастье, был первым, но слишком высоким. Взяв Лею за руки, он как раз смог бы поставить ее на мостовую. Давид перевалил ее через окно ногами вперед, затем перехватил Лею за руки и стал медленно опускать ее.

Спохватился он поздно, когда понял, что сделал глупость. Нужно было самому вылезти первому и только потом перетаскивать ее. А теперь он держал Лею за кисти – держал на вытянутых руках, но между ее ступнями и тротуаром было не менее фута. Он проклинал себя за эту оплошность, но ему раньше никогда не приходилось делать ничего подобного! Втащить бесчувственное тело назад уже не представлялось возможным.

– Постарайся встать на ноги, Лея!

Он медленно разжал руки, надеясь на чудо. Но чуда не произошло. У Давида заныло в животе, когда он услышал, как Лея, так и не пришедшая в себя, тяжело ударилась головой о мостовую. На серых камнях четко вырисовывался ее темный силуэт, закованный в черное акробатическое трико.

Выпрыгнув следом, Давид огляделся… Справа, от конца квартала, только что выскочив из-за угла, к ним бежали человек десять. И хотя расстояние, разделявшее беглецов и преследователей, было достаточным, Давид различил у некоторых в руках палки. «Верно, это ножки от стульев», – подумал он и представил, что, возможно, сейчас его забьют – забьют как животное!

Задыхаясь от ярости и страха, Давид вытащил из кармана револьвер. Он стрелял почти не целясь, вкладывая в каждый кусочек свинца ненависть ко всем людям. Недостойным его, жалким, слабым! Как жестоко он ненавидел их сейчас!

Один из преследователей упал. Другие, рассыпавшись вдоль стен домов, отвечали редкими, несмелыми выстрелами. Несколько пуль ударились в стену и ушли рикошетом совсем недалеко от Давида. Слава богу, что преследователи находились на свету, тогда как он и Лея были почти не видны им. Вооруженных было человека три изо всей команды. Тем временем, из-за угла варьете вырвалась еще группа людей.