Пантера Людвига Опенгейма - Дмитрий Агалаков

И вот тут, уважаемый г-н Гедеон, я обратил внимание на одну крохотную деталь в портрете “Неизвестного с черной птицей”, а следом бросился доставать на свет уже упакованный групповой портрет с принцессой Матильдой. И увидел, что не ошибся! Может быть, мое открытие покажется не очень важным для Вас, но я, музейный червь, был на седьмом небе! На безымянном пальце принцессы Матильды и на мизинце “Неизвестного с черной птицей”, что держит на плече черного ворона, были похожие, как две капли воды, перстни – изумруды, оправленные в золото.

Открыть Вам тайну?

В одном из своих писем к сестре Изабелле Баалер наша Камилла упоминает о сущем пустяке. А именно, что принцесса Матильда “совсем недавно подарила свой волшебной красоты изумруд придворному художнику и другу Роберу Валантену” Это и есть мое маленькое открытие, г-н Гедеон! Портрет “Неизвестного с черной птицей” – автопорт…»

Буква «о» дрогнула, словно по ней пропустили легкий электрический ток, «р» – изогнулась в страшной агонии, «т» – была уже еле разборчива. Далее стояла клякса: здесь, верно, перо выпало из рук умирающего в своем кресле Астольфа Грумма.

Письмо оборвалось.

Давид опустил руку с едва заметно пожелтевшим листком.

– Где этот портрет? – спросил Давид.

– Портрет – какой? – из-за его спины ответила вопросом на вопрос дама-архивариус.

– Портрет «Неизвестного с черной птицей». Номер тысяча шестьсот пятьдесят четыре. – Давид обернулся. – Покажите мне его.

Женщина пожала плечами.

– Пожалуйста. Идите за мной, господин Гедеон.

Она зажгла большой свет в хранилище и скоро указала на ряд, где мог находиться искомый портрет.

– Вы справитесь с одной рукой? – с сомнением поинтересовалась она. – Или вам помочь?

– Справлюсь, – четко ответил ее гость.

Женщина кивнула.

– Я сварила себе кофе, – вспомнила она. – Надеюсь, господин Гедеон, здесь все будет в порядке? – Дама-архивариус вздохнула. – Клиенты покойного Астольфа Грумма были в высшей степени порядочными людьми.

– Не беспокойтесь, – кивнул Давид.

Он пошел вдоль указанного ею ряда, рыская одним глазом по номерам. Когда рука Давида легла на запыленный чехол картины, стоявшей в ячейке под номером «1654», пальцы его дрожали.

Освободив картину от добротного саркофага, Давид поставил полотно перед собой и отступил назад. И тотчас увидел черного ворона на левом плече дворянина в темном камзоле и белом кружевном воротнике. Коготок на правой лапке у птицы отсутствовал – перед ним был Кербер! Вот и рука на эфесе шпаги, на мизинце – оправленный в золото изумруд. И только потом, осторожно, Давид заглянул в лицо Робера Валантена. Прямые черные волосы жесткими локонами очерчивали очень смуглое, скуластое лицо; круто изогнутые брови срослись у переносицы… Но живые, полные страсти, глаза Робера Валантена уже притягивали его взгляд…

…Дама-архивариус застыла в середине коридора, держа в руках чашку с кофе. Ее остановило то, к чему она совсем не привыкла, работая в архиве, тишайшем месте! А услышала она вопль, потрясший самые глубины музея, точно в хранилище картин кого-то поразили насмерть. Пальцы ее дрогнули и сами по себе разжались. Дама не двинулась даже тогда, когда чашка ее разбилась вдребезги об пол, забрызгав горячим темным варевом подол старомодного длинного платья.

В прихожей истошно бился звонок. Вспомнив, что отпустил горничную на два часа домой, Давид оставил рукопись и сам поспешил отпирать дверь.

На пороге стоял самоуверенного вида молодой человек в сером костюме и мягкой фетровой шляпе.

– Я имею честь говорить с господином Гедеоном? – важно спросил он. Услышав положительный ответ, гость представился и сунул в руку Давида визитку: – Я работаю в секретариате барона Розельдорфа – у меня к вам неотложное дело.

Нахмурившись, Давид ясно вспомнил лицо старого пса, что провожал молодую хозяйку на вокзале Галикарнасса. Но что могло понадобиться от него Розельдорфу?

В гостиной все и открылось.

– Я послан к вам по личному распоряжению первого секретаря барона Розельдорфа господина Гарта Гарвея, – сообщил гость. – Он видел выступление иллюзиониста Жардо в Ларре на цирковой арене «Парнаса». Нам не составило труда узнать, кто скрывается за этим псевдонимом, – лукаво улыбнулся он. – Господин Гарвей убежден, что Жардо – самый искусный иллюзионист всех времен и народов. Почти волшебник!

«Отчего же почти, – усмехнулся про себя Давид. – Он и есть – волшебник!»

– Скоро состоится торжество по случаю юбилея Аделины Велларон, примадонны театра-варьете «Олимп». Господин Гарвей предлагает вам выступить на этом вечере. Как вы понимаете, на празднике соберутся все сильные мира сего. Торжество будет широко освещаться в прессе. Господин Гарвей хочет, чтобы это был лучший номер. Самый лучший! Гонорар – сто тысяч.

Опустив глаза, Давид разглядывал серебряный перстень на правой руке. Внешне он был спокоен, но внутри все бушевало. Вот она – удача! Пришла сама, когда он перелистывал только что законченную рукопись.

– Передайте господину Гарвею, что я согласен, – ответил Давид. – Он не будет разочарован.

Проводив гостя, Давид вернулся в кабинет. Да, сама судьба посылает ему это приглашение! Финансовые тузы, богема, журналисты – лучшего места и времени для того, чтобы открыться, ему не найти! У него дух перехватило от принятого решения. А сейчас – вон из этих тесных стен. На воздух!

Прогулка его затянулась. Вернувшись домой часа через три в самом прекрасном расположении духа, Давид обнаружил в прихожей пару чемоданов и кучу сумок. Удивленный, он вскоре столкнулся со своей горничной Эвной. Та была смущена, озадачена, заинтригована. Но, стараясь быть сдержанной, улыбнулась, показав на поклажу:

– У вас гости, господин Гедеон.

– Вижу, Эвна, но – кто?

– Дама, господин Гедеон. Обворожительная красавица, я раньше таких не встречала. У нее такие глаза, господин Гедеон…

Давид быстро прошел по коридору, распахнул двери в гостиную.

Обернутая в его халат, с влажными волосами, Лея сидела в кресле, поджав ноги. Она читала книгу и так увлеклась, что сразу не услышала шума открывающейся двери… Сделав пару шагов, Давид остановился.

Лея обернулась…

За его спиной мимо гостиной юркнула любопытная горничная. Отложив книгу, Лея поднялась с кресла, сама подошла и, разом вспыхнув, ожив, повисла у него на шее, вся прижалась к нему.

Потом, отстранившись, запустила пальцы в его шевелюру:

– Господи, Давид, ты седой. И волосы редеют – твой лоб стал больше. – Она улыбнулась. – Но этих хватит еще надолго. Кстати, я просила твою горничную приготовить мне ванну и предупредила ее, что хозяин может рассердиться, если она не выполнит мою просьбу. Надеюсь, я не позволила себе ничего лишнего?