«Священные войны» Византии - Алексей Величко

Существенный признак фемного устройства заключается в том, что оно преследовало главнейшие военные цели: организацию на местах специальных воинских формирований и объединение гражданского и военного управления в одних руках. Для единства и усиления власти в провинции во главе фемы стоял стратиг, которому подчинялись все учреждения этой земли. Именно фемный строй спас Империю от гибели, хотя формировался он постепенно, естественным путем, по потребностям времени. В течение VII в. возникли следующие фемы: Армениак, Анатолика, Опсикий, Кивиррэоты, Фракисийская, Фракия, Эллада, Сицилия. Но еще в 80‑х гг. VII в. были известны только фемы Анатолики, Опсикий, Армениаки, остальные возникли и оформились позже[668].

С военной точки зрения преимущества фемного устройства заключались в том, что фемы представляли собой области сосредоточения местных воинских подразделений, сформированных из византийцев, поступивших на солдатскую службу, стратиотов. За это им выделялся участок земли, передававшийся по наследству. Таким образом, фемная организация создала основу для сильного национального войска и освободила Империю от необходимости нанимать дорогостоящую и не всегда надежную наемную армию из числа иностранцев. И вследствие этого численный состав римской армии резко увеличился. Конечно, наемные отряды все еще встречаются в армии, но их значение будет все более и более ослабевать[669].

Управление фемами, как оно сформировалось в итоге, было построено следующим образом. Стратигу, имевшему под рукой 10 тысяч воинов, подчинялись два турмарха, стоявших во главе 5 тысяч воинов каждый. У каждого турмарха в подчинении было 5 друнгариев, командовавших каждый 1 тысячью воинов соответственно. Каждый друнгарий имел в подчинении 5 комитов и каждый комит – 5 кентархов. Помимо этого, при стратиге состоял комит штаба и хартулларий, заведовавший списками военных чинов в феме[670].

Реализуя свою стратегию, император переправил на малоазиатский берег Босфора остатки старых «европейских» полков, составивших костяк новой армии. Ветераны образовали офицерский и унтер-офицерский корпус, перед которым была поставлена задача обучить новобранцев военному делу. По всей Малой Азии, на островках римского населения, шла усиленная подготовка гарнизонных частей, поднималась их боеспособность, вербовались новые солдаты. Как небезосновательно полагают, часть новобранцев составляли славяне – первый плод умелой политики императора.

Вопреки устоявшейся традиции, император Ираклий принял личное командование над армией, хотя этому противились и двор, и императрица. Дело заключалось в том, что к этому времени сформировалось устойчивое мнение, будто царь по своему положению не должен непосредственно заниматься военными делами – для этого существуют полководцы. Для него главное – управлять государством. Но, конечно, здесь был особый случай, и никто другой, кроме Ираклия, не мог исправить положения.

Зимой с 621-го на 622 г. царь покинул столицу и, проигнорировав великосветский этикет, уединился во дворце Иерии на азиатской стороне Босфора. Всю зиму император изучал военное дело и составлял план новой кампании. Выяснилось, что у царя нет не только надежных помощников в военном деле, но и людей, которым он мог бы перепоручить свое семейство. По счастью, неожиданная помощь пришла со стороны Аварского хана. Неведомо почему, но отношения между ним и императором настолько упрочились, что Ираклий называл в переписке хана «своим сыном», а тот царя – «отцом и благодетелем». Ему-то и перепоручил Ираклий заботу о своей жене и детях. Официальная опека над сыном была предоставлена патриарху Сергию и магистру армии Вону[671].

Справив все свои личные дела, 5 апреля 622 г. император Ираклий отъехал в армию. Его проводы носили трогательный характер. Для всех было очевидно, что грядущая война совершается во имя Христа и носит религиозный характер, чему способствовали горячие проповеди патриарха Сергия. Впервые в истории Империи войска двинулись на войну с иконами Христа и Богородицы, как символами небесного покровительства христолюбивого воинства[672].

Вначале состоялось торжественное богослужение в храме Св. Софии, а затем прощание с двором и народом. Царь вышел к константинопольцам со знаменем в руках, на котором был изображен образ Нерукотворного Спаса, и в обстановке волнительного молчания дал торжественную клятву бороться с врагами до самой смерти, обещая положить свою жизнь за подданных, как за своих детей.

«Вы видите, – обратился царь к легионерам, – братья и дети, как враги Божии попирают нашу страну, опустошили города, пожгли храмы, обагрили убийственной кровью трапезы бескровных жертв и церкви, неприступные для страстей, осквернили преступными удовольствиями»[673].

Хотя солдаты и волновались перед предстоящими битвами, но настрой войска был такой, что все дружно воскликнули: «Всюду, куда бы ты ни пошел, мы будем с тобой – на жизнь и на смерть; да превратятся все враги твои в прах перед ногами твоими, да сотрет их Господь Бог наш с лица земли и прекратит порицание свое людьми»[674]. А Георгий Писида, один из близких вельмож, обратился к царю с такими словами: «Император! ты надел черные сапожки, но ты окрасишь их в красный цвет в крови персов!» На что Ираклий, повернувшись к патриарху Сергию, воскликнул: «Я предаю город и моего сына в руки Пресвятой Девы и твои!»[675]

Плавание царя продолжалось всего один день, хотя и не было лишено волнений – в какой-то момент корабль императора сел на риф и Ираклий принимал деятельное участие совместно с матросами в высвобождении его из плена природы, поранив при этом свою руку. К слову сказать, после данного происшествия Ираклий стал бояться морских путешествий и всегда предпочитал сухопутные маршруты, даже если они и были длинны.

В гавани Пилы, возле древнего Исса, где некогда Александр Македонский разбил в первом сражении персидское войско, он оставил корабль и отправился верхом к армии, которую еще нужно было доукомплектовать. Выбор этого места был далеко не случаен, поскольку своим умелым маневром император почти отрезал персидскую армию, стоявшую у Халкидона, от Персии. Постепенно продвигаясь по направлению к Востоку, Ираклий собирал из старых полков новые боевые отряды и постоянно обучал их воинскому строю и военному искусству. В отличие от прежних лет армия Ираклия почти сплошь состояла из византийцев, и лишь некоторая ее часть формировалась из наёмников – в основном, как указывалось выше, из славян.