История Византийской империи. Эпоха смут - Федор Успенский

Стоит ознакомиться с житьем Филарета Милостивого, написанным в IX в., чтобы убедиться, что в Пафлагонии помещичье сословие не испытывало неудобств от иконоборческой церковной политики; внучка благочестивого Филарета, сделавшаяся супругой Константина VI, была не только благочестива, но и грамотна, т. к. занималась в монастыре перепиской рукописей. Какой затем богатый и обильный материал для характеристики психологии среднего класса представляет семья Фотина и Феоктисты, живущая в столице и имеющая довольно обширные и влиятельные связи? Игумен монастыря Саккудион на Олимпе Платон, дядя знаменитого Феодора Студита, выступивший со всей энергией против незаконного брака царя с Феодотой; молодой монах Феодор, родившийся ок. 760 г. и в ту же эпоху бракоразводного дела Константина начинающий уже обращать на себя внимание и своими учено-литературными знаниями, и своим дисциплинированным умом, и настойчивым характером; наконец, брат его Иосиф, впоследствии архиепископ Солунский. Откуда Феодор Студит мог запастись литературным образованием, если не было школы, именно государственной школы, хотя в этом думают разуверить нас иконопочитатели? Возможно ли было бы такое явление, как наблюдаемое в семье, из которой вышел Феодор Студит, что отец и мать, и дети, и даже родственники избирают монашескую жизнь и постригаются свободно в монахи, если бы иконоборческая система достигла таких результатов, о которых говорят летописные известия? Есть все вероятия, что даже в первый период своего развития, т. е. до VII Вселенского собора, иконоборческая система не имела на своей стороне таких преданных и убежденных людей, как система иконопочитания, и что реакцию против эдиктов и распоряжений Льва III и Константина Копронима провести было не так трудно.

Уже сын Константина в краткий период своего правления показал, что он не расположен продолжать преследование монахов и что в борьбе с иконопочитателями он также склонен делать важные уступки. В 780 г. произошло, однако, обстоятельство, доказавшее, что преследования против иконопочитателей не прекратились. В феврале умер патриарх Никита, о котором, к сожалению, летопись не сохранила других известий, кроме его славянского происхождения. Через две недели, именно во второе воскресенье Великого поста, избран на его место анагност Павел (780–784), уроженец с острова Кипра, который неохотно согласился на это избрание, т. к., по-видимому, был из партии иконопочитателей. Но правительство настояло на его избрании, хотя не могло не знать о церковных взглядах кандидата на патриаршую кафедру. В середине поста сделан был донос на важных лиц дворцового ведомства, вследствие чего они подверглись обычным в то время за религиозные и политические дела жестоким наказаниям: телесное бичевание, пострижение и заключение в государственную темницу. Это были протоспафарий Иаков, кувикуларии и паракимомены Папия, Стратигий, Феофан, Лев и Фома. Все эти лица, кроме Феофана, который сподобился мученического венца, по освобождении из темницы вступили в монастырь и, по словам Феофана, сделались опытными старцами. Во всяком случае, в царствование Льва IV это был единичный случай преследования иконопочитателей, а затем более 20 лет церковная политика находится в руках благорасположенного к реакции в пользу иконопочитания светского и духовного правительства. Поэтому можно было ожидать определенных попыток к реорганизации церковных дел. Царица Ирина, на которую расположенная к реформе партия могла возлагать все упования как на преданную поклонницу свв. икон и как на тайную защитницу иконопочитателей, фактически стояла теперь во главе империи за малолетством сына своего Константина.

Мы уже имели случай заметить выше, что Ирина в первые годы царствования пришла к мысли о восстановлении сношений с Римской Церковью и что с этой целью она не только вступила в сношения с папой, но чрез его посредство — с франкским королем. Следствием этих сношений был, во-первых, договор о брачном союзе между дочерью Карла семилетней Ротрудой и Константином VI, во-вторых, тогда же выступили на первую очередь церковные дела, весьма пострадавшие со времени иконоборческих эдиктов Льва III. О ближайших обстоятельствах, вызвавших царицу Ирину открыто поставить вопрос об отмене иконоборческих постановлений, мы не можем сказать чего-либо определенного. Нужно думать, что реакция была делом вполне назревшим и что Ирина находила для себя в этом отношении поддержку и, во всяком случае, сочувствие как в империи, так и в Италии у папы. Может быть, некоторые затруднения угрожали со стороны высших церковных представителей, из коих многие связаны были постановлениями иконоборческого собора 753 г., в котором сами принимали личное участие, другие же приняли пострижение и посвящение от иконоборческих епископов. Но и в этом отношении завязавшиеся оживленные сношения с Италией открывали царице возможность опереться в крайнем случае на греческое духовенство, нашедшее приют в Южной Италии, равно как на сицилийских и южноитальянских епископов. Кроме того, Ирина нашла себе весьма деятельных помощников в среде высшего духовенства Константинополя и искусно воспользовалась наступившим в 784 г. отречением патриарха Павла. «С тех пор, — говорит Феофан, — начали все открыто держать речь как в пользу, так и против поклонения святым иконам» [332].

Старый патриарх, добровольно сложивший власть и ушедший в монастырь, посоветовал, говорят, царице решить церковный вопрос на Вселенском соборе. Назначенный на вакантную кафедру в 785 г., царский асикрит, или статс-секретарь, Ирины Тарасий поставил необходимым условием своего согласия также созвание собора. Во всяком случае с избранием Тарасия, близкого ко двору человека и весьма осведомленного насчет желаний императрицы, вполне выясняются ближайшие стадии движения церковного вопроса. Теперь ясно, что Ирина нашла в патриархе Тарасии именно такого человека, какой был нужен для проведения затруднительного и столь тревожного для Церкви дела, как предстоявший собор. Была лишь одна слабая сторона в деле избрания нового патриарха, это слишком поспешное проведение его из светского звания в высший духовный сан, и с этим формальным недостатком нужно было Тарасию серьезно считаться.

Первая забота духовного и светского правительства заключалась теперь в рассылке оповещений насчет собора, а для Тарасия, в частности, предстояло отправить известительные послания к патриархам о вступлении его на кафедру Константинопольского патриархата. Хотя это было обычным делом между Церквами, но при настоящем случае имелись и некоторые затруднения, вытекающие как из не совсем обычного возведения Тарасия прямо из светского звания, так и из ненормального положения восточных патриархатов под арабским господством. Тем не менее все необходимые в этом случае акты были выполнены, как это видно из протоколов VII Вселенского собора, сохранившихся со всеми приложениями и большинством оправдательных статей [333]. Можно видеть, что светское и церковное правительство не хотело терять времени и вместе с извещением об избрании патриарха ставило вопрос о созвании Вселенского собора и о назначении депутатов [334].