Иоанн III Великий. Ч.1 и Ч.2 - Людмила Ивановна Гордеева

избежал Иосиф и второго испытания, через которое прошли в молодые годы многие иноки. Видел Пафнутий, как ломают ученика страсти плотские, как страдает он от избытка сил и энергии. Ни труды неустанные, ни молитвы усердные не избавляли молодца от этих испытаний. В самый неподходящий момент мог он вспыхнуть, покрывшись румянцем или испариной, ему приходилось прятать руки, которые вздрагивали, словно от озноба. По ночам старец несколько раз слышал из-за тонкой перегородки стоны, выдававшие терзания ученика даже во сне.

В своё время прошёл через подобные страдания и сам Пафнутий. Правда, не был он столь здоров и силён, как Иосиф, морил себя голодом и бессонницей, трудами беспрерывными и молитвой. И всё же много лет понадобилось ему, чтоб избавиться от этого соблазна бесовского. Как тут другому поможешь, если и самому себе не удавалось помочь? Всякому человеку Господь своё испытание допускает, надо с достоинством его выдержать. Вот и всё, что мог посоветовать в этой ситуации игумен. Но на всякий случай глаз с ученика не спускал. Конечно, старался поддержать словом, советом добрым. Ну и, как всегда в трудных случаях, прибегнул к помощи святых учителей. Нашёл у братии в монастыре Киево-Печерский патерик с подходящим для случая произведением и дал почитать его Иосифу.

О! Иосиф хорошо помнил то чтение. Он принёс данную ему старцем книгу с собой в пекарню. Ещё с вечера замесили они с товарищем тесто, натаскали дров. Рано утром, когда монастырь ещё спал, затопили печи, разложили хлеба по формам, дали им подойти, поставили в печи. Тут и выдался небольшой перерыв, позволивший Иосифу взяться за книгу. Товарищ остался хлопотать у печи, пекарня зачала заполняться ароматом пекущегося хлеба, а Иосиф застыл у окна с раскрытой книгой.

Среди многих поучительных сказаний и посланий Патерика наткнулся он в тот момент на «Слово о многотерпеливом Иоанне Затворнике», «...побеждают меня страсти, — жаловался автор «Слова» инок Поликарп, — и порабощён я ими, смущают помыслы душу мою, и покоряюсь я им, и неодолимое желание влечёт ко греху, и нет мне подобного на земле по множеству грехов моих, в которых я до сего часу пребываю». Утешал же себя Поликарп тем, что не одному ему Господь посылает такое испытание, и что даже иноки самой чистой и праведной жизни переносили те же муки, и приводил рассказ блаженного Иоанна Затворника: «Много страдал я, томимый нечистым желанием, и не знаю, чего только не делал ради своего спасения; по два, по три дня оставался без пищи, и так три года провёл, часто и по целой неделе ничего не ел, и без сна проводил все ночи, и жаждою многою морил себя, и тяжкие вериги на себе носил, и провёл я в таком многострадании три года, но и тут покоя не нашёл. И пошёл я в пещеру, где лежит святой отец наш Антоний, стал на молитву и молился день и ночь у гроба его. И услышал голос его ко мне: “Иоанн, Иоанн, нужно тебе здесь затвориться... и Господь поможет тебе молитвами преподобных своих”. С того часа, брат, поселился я здесь, в этом тесном и скорбном месте, и вот уже тридцатый год, как я живу здесь, и только немного лет назад нашёл я успокоение».

«О Господи, — подумал Иосиф и перекрестился, — прости и помилуй! Благодарю тебя, что мне не столь тяжко, как блаженному Иоанну Затворнику. Я-то думал, что за грехи мои мне такое наказание, но и святые так же мучились! Стало быть, Господь испытывает меня?..»

В который раз уже вспоминал Иосиф свой единственный плотский грех, который третий год уже замаливал и, как ему казалось, не мог замолить. Во время своего путешествия по монастырям, остановился он однажды на ночлег в большом крестьянском доме, на постоялом дворе, где обычно привечали путников на пути из Твери в Москву. И положила тут на него глаз ядрёная дворовая девка, накрывавшая на стол. Ходила она вокруг него и так, и эдак, а ночью пожаловала на сеновал, куда отправил его спать хозяин. Не смог устоять тогда Иван от соблазна: горячей и напористой оказалась та гостья незваная, шла от неё энергия бесовская, каждое прикосновение её кидало его то в жар, то в озноб. Слова соблазнительные шептала и насмешничала:

— Да чего ж ты так боишься, монашек мой, — вещала она ему, — какое дело Богу до твоего греха, сам подумай! И мне радость доставишь, будто милостыню подашь, и сам не в обиде останешься! Не бойся ничего...

— Не монах я ещё, — отстранялся от неё Иван, — а послушник!

— А не монах, тем более греха на тебе не будет, никому ты ещё обетов не давал, так уж без всяких сомнений можешь ко мне приклониться, — всё теснее жалась она к нему своей пышной грудью, выступавшей из-под предусмотрительно расстёгнутого летника. — Какой же ты красивый да сильный, а кожа-то какая, как у младенца! — гладила она его лицо, шею, норовя забраться поглубже под рубаху.

И добилась-таки своего. Ивана зазнобило от плотской похоти, и он перестал сопротивляться. Молодуха сама раздела и его и себя, сама же творила с ним всё, что хотела, преодолевая его стыд и угрызения совести. Всю ночь она не отпускала его от себя, впиваясь в него, доводя до изнеможения. Её густые русые волосы распустились, щёки пылали, глаза сияли счастьем, и при первых лучах солнца она показалась Ивану прекрасной. И только тут, уже под утро, почувствовав душевную симпатию к своей случайной соблазнительнице, он, до того лишь покорный исполнитель её воли, сам овладел ею. И тут, единственный в жизни раз испытал неизъяснимое словами наслаждение от близости с женщиной. Этот греховный момент с тех пор не давал ему покоя, снился по ночам, вызывая все те ощущения, что испытал он наяву.

Теперь, читая о страданиях Иоанна Затворника, он начинал думать, что ему повезло больше, чем печерскому монаху, ибо ему приносили облегчение его сны, которые, хоть и являлись, несомненно, бесовским соблазном, но он не мог нести за этот грех ответа перед Господом. Бедному блаженному, судя по его рассказам, не дано было такого облегчения, оттого он страдал беспрестанно.

Оторвавшись от собственных воспоминаний, Иосиф продолжил чтение: «Всю жизнь неустанно боролся я с помыслами плотскими, — жаловался далее Иоанн Затворник. — И сначала жестокой я сделал жизнь свою воздержанием в пище. И потом, не зная, что ещё сделать, не в силах терпеть борьбы с плотью, задумал