Эмигрант с Анзоры - Яна Завацкая

Они вытащили меня. Вытащили… Я вдруг, неожиданно для самого себя, заплакал, ткнувшись лбом в прохладную поверхность машины. Стыд какой… Как я мог допустить, чтобы из-за моей только глупости, слабости, идиотизма, мои друзья пережили такое… Как я мог так разговаривать с ними…

Господи, я же никогда, никогда себе этого не прощу!

Машина, загудев, выплюнула ужин на поднос. Я вытер лицо ладонью, поднялся. Надо покормить Валтэна.

Когда я с подносом спустился вниз, Валтэн крепко спал, аккуратно положив рядом больную руку и посапывая. Будить его я не стал, поставил поднос с едой и питьем возле кровати. Проверил Герта, вроде бы, состояние стабильное. Самому мне есть не хотелось, и я повалился рядом с друзьями на свободную койку.

Кто я, Цхарн?

Кто я, скажите мне хоть кто-нибудь!

Я действовал как лервенец, общинник — бомбил вражеские заводы — и мне стало нестерпимо стыдно, едва я посмотрел на себя глазами квиринца. Но когда я был общинником, и когда я был посвященным беши — мне было смешно даже вспоминать о Квирине. Квиринцы казались мне какими-то недоразвитыми, ограниченными инфантильными людишками. Их интересы — детскими и примитивными. Их моральные нормы и ограничения — надуманными и неестественными.

Однажды я смотрел на мир глазами сагона… или взглядом, который мне хотел навязать сагон. И с этой точки зрения весь мир начал казаться мне иным.

Но потом я вернулся, я снова стал ско — ребята заставили меня вернуться, хотя и дорогой ценой. И мне стало так стыдно за свое поведение, так мерзко и противно, что я не смею поднять на них глаз… я плачу в подушку.

Почему в мире существует так много разных точек зрения, и то, что хорошо с одной — всегда мерзко и отвратительно с нескольких других.

Мне бы хотелось быть только квиринцем, как ребята, и жить всегда только так. Но я уже не могу, ведь я не родился квиринцем. И я понимаю и беши, и лервенца. И даже Цхарна понимаю в какой-то степени, вот что ужасно.

Кто же я? Почему я вижу и понимаю все, но сам не знаю, как мне вести себя в следующий момент? Кому я принадлежу? За кем должен идти?

Заманчиво, конечно, сказать — решать все самостоятельно. Но в том-то и беда, что не получается. Я просто не знаю, что правильно. Не могу понять.

Как мне сделать этот выбор?

К утру Герт заснул. А мне спать уже не хотелось, какое-то странное возбуждение овладело измотанным мозгом, я подошел к окну — неясный свет еще только разгорался в небе, проникал в палату сквозь окно, чуть касаясь темных контуров и линий предметов. Это уже третья ночь без сна… почти без сна. Ничего страшного, Сэйн придет утром и сменит меня. Хорошо бы, конечно, дождаться врача…

Я как-то совсем отупел. Ничего уже не соображаю. Безразличие… да, полное безразличие ко всему. Вот Герт заснул, и это уже радость. Я даже почти забыл о том, что в час у меня назначена встреча. И что я буду говорить? Я виноват. Да, конечно же, я виноват. В принципе, я готов отправиться на Сальские острова… или на полное психосканирование. Все, что угодно. Хотя почему-то Валтэн не думает, что я виноват… надо будет слетать к нему в санаторий. Как только Герту станет легче. Но Валтэн — он любит меня. Поэтому и прощает. Дэцин Вайгрен скажет все, как есть. Я виноват, не по закону, в общем-то, никаких законов я не нарушал, и даже Устав не нарушал, я ведь был не на службе. Но это из-за меня пострадали ребята, и хорошо еще, что выжили, и неизвестно, как все это отразится на дальнейшей жизни Герта, на психике и здоровье, может быть и такое, что он больше и летать не сможет. Поэтому у меня как-то нет страха перед встречей с Вайгреном. Я и сам думаю о себе очень плохо, и правильно, если он меня осудит… и отправит на психосканирование, ведь еще неизвестно, не являюсь ли я эммендаром, марионеткой сагона. А в самом деле… нет, я ничего такого не чувствую. И Цхарн больше меня не тревожит. Мне кажется, что я совершенно независим, но… в том-то и беда, что я больше не доверяю самому себе. Ведь и в Беши мне казалось, все, что происходит — зависит от моей воли и обусловлено только ею.

Мне просто все равно. Я слишком устал. Но Герту куда хуже, чем мне. Эти боли, которые у него возникают всегда после полуночи, не снимаются лекарствами, и вообще необъяснимы, но так всегда, объяснил врач, всегда, когда речь идет о сагонах и сагонских технологиях, тут ничего не поделаешь. Но кажется, сегодня он мучился немного меньше. Может быть, все-таки пройдет… Господи, хоть бы прошло! Я подошел к Герту. Ресницы сомкнуты, шрамы на лице уже совсем побледнели, заживают окончательно. Спит, вдруг шевельнулась во мне радость. Я с ним сидел всю ночь, ведь нужно, чтобы кто-то был рядом, держал за руку, давал попить, включал тепловой излучатель, вызывал врача… Но и врач тут ничем помочь не может. Никто даже не понимает природу этой боли… А Герт боится ночи. Он ничем не показывает это, только к вечеру становится более оживленным, рассуждает, шутит, а в глубине глаз — безмолвный, скрытый страх.

Может быть, и хорошо, что Сэйн не знает всего этого. У них грудной малыш, ей кормить надо. Поэтому я и взялся сидеть с Гертом. Этим не искупить вину… впрочем, они не рассказали Сэйн, что все это — из-за меня. Но я-то сам знаю. Этим не искупить вину, но почему-то я уверен, что мое место — рядом с ним.

Может быть, поспать еще немного? Да нет, шесть утра… Не стоит. Тихонько вошла ученица, только что пришедшая на смену, молоденькая Эйли. Ей всего лет шестнадцать, через какое-то время она и сама станет врачом. Кивнула мне, подошла, постояла рядом с Гертом.

— Все в порядке, Ланс? — спросила тихонько.

— Да, — прошептал я в ответ, — когда придет врач?

— Думаю, сегодня не раньше девяти…

Эйли подошла, пристегнула еще одну полупрозрачную капсулу к зена-тору на руке Герта.

— Недавно заснул?

— Да… с полчаса всего.

Эйли посмотрела в лицо спящего, повернулась и тихонько вышла. Я сел в кресло у изголовья и через несколько минут задремал.

Я проснулся словно от толчка, хотя ничего не изменилось, Герт был все так же неподвижен. Но у стеклянной двери, с той стороны стояла Сэйн, младенец привязан у нее на груди. Я тихонько вышел.

— Ара! Ну как? — негромко спросила Сэйн, кивнув на дверь палаты.

— Все так же, — сказал я, — а как же ты… с малышом?

— А ничего. Скоро придет Нэсса, она мне поможет. Полчаса-то я посижу с обоими, ничего не случится. Ты иди домой, Ланс. Устал ведь, которую ночь сидишь…

— Может, я дождусь лучше Нэссы?

— Да нет, ты иди.

Мы вместе с Сэйн вошли в палату. Она положила малыша на вторую кровать, специально предназначенную для ухаживающего за больным. Устроила вокруг что-то вроде гнездышка, чтобы ребенок не выполз. Потом подошла к спящему Герту, наклонилась над ним, глядя в лицо, постояла так. Обернулась ко мне и сказала шепотом.