Авантюры открытого моря - Николай Черкашин

Они и пуганули. Всю страну пуганули, наводнив Москву танками, да только не запугали.

Моряки, к чести военно-морского флота, путчистов не приняли, на защиту Белого дома России переходили не только гвардейские танки, но и подводная лодка, вышедшая в Тихий океан под Андреевским флагом… Но это уже другая история.

Дело Саблина, поступок Саблина, преступление Саблина, подвиг Саблина…

Та, теперь уже такая далекая драма, разыгравшаяся на морском параде в Риге, с непреуменынившейся остротой продолжает волновать умы моряков и юристов, политиков и журналистов, всех нас, граждан своего Отечества, и зарубежных интересантов, которые знают о Саблине понаслышке — со страниц авантюрного романа «Охота за «Красным Октябрем» американского страхового агента Тома Кленси, принесшего его автору мировую известность.

Так кто он такой, капитан 3-го ранга Валерий Саблин? Разочаровавшийся в жизни авантюрист-одиночка? Ультралевый коммунист, который хотел быть святее генсека, или доморощенный бонапартик, метивший в военные диктаторы? Тщеславный безумец, задумавший повторить судьбу лейтенанта Шмидта? Изменник Родины, прельстившийся шведскими хлебами?

Вот уже много лет, изучая письма Саблина, его конспекты, дневники, расспрашивая его друзей и недругов, сослуживцев и родственников, тех, кто его судил, и тех, кто стоял с ним в роковую ночь рядом, пытаясь постичь его характер и его личность, я сделал для себя такой вывод: ВАЛЕРИЙ САБЛИН — ГРАЖДАНИН, РЕШИВШИЙСЯ УДАРИТЬ В НАБАТНЫЙ КОЛОКОЛ ТОГДА, КОГДА ВСЕ НАПАСТИ, ОБРУШИВШИЕСЯ НЫНЕ НА НАШУ СТРАНУ, ЕЩЕ ТОЛЬКО ВЫЗРЕВАЛИ. Он попытался это сделать как можно громче, а потому не ограничился самосожжением где-нибудь посреди Москвы, как это уже делалось и до и после него в знак протеста против брежневского партийно-мафиозного маразма, а попытался крикнуть на всю Россию, на весь СССР и весь мир с палубы, с мостика, с антенн боевого корабля, откуда бы его непременно услышали: «Граждане, Отечество в опасности!» Не его вина, что сограждане его не услышали. Но тридцатисемилетний человек положил жизнь, как говорили встарь, за други своя, то есть за нас, за каждого из нас… И еще одно утверждение, выведенное как из дела Саблина, так и из собственного опыта флотской службы: подобное выступление могло произойти на любом корабле Военно-Морского Флота СССР, окажись на нем такой человек, как Саблин, скажи он такие слова, какие бросил замполит «Сторожевого» своей команде.

Был ли Саблин правоверным марксистом, фанатом учения? Этот вопрос мучил меня с первых же шагов по следам своего героя.

Думаю, что Саблин понимал, что матросы, да и народ вообще еще не готовы действовать вне рамок этого вероучения, впрыснутого в мозги миллионов людей. Поэтому он пользовался коммунистической фразеологией, ее лозунгами и постулатами. Но это лишь внешне. Для дела. Чтобы не оттолкнуть массы, чтобы говорить с ними на одном языке. («Царь мне нужен потому, что без него черная масса за мной не пойдет» — из речи лейтенанта П. Шмидта перед офицерами «Очакова».)

Для себя же, для души он исповедовал далекие от марксизма идеи академика Вернадского. И даже написал диссертацию о нем. Увы, оставшуюся незащищенной.

До сих пор юристы не могут точно определить формулу обвинения. За что именно был расстрелян Валерий Саблин? За воинское преступление, выразившееся в захвате корабля и неподчинении власти вышестоящих начальников? Но в приговоре военной коллегии Верховного суда СССР речь идет вовсе не об этом, а о попытке изменения государственного строя СССР, что и отождествляется с изменой Родине… Но вот государственный строй изменен, СССР не существует так же, как и пресловутой 58-й статьи, проведена не одна политическая амнистия, реабилитированы Сахаров, Солженицын, сотни диссидентов. А дело Саблина по-прежнему под сукном, а имя Саблина по-прежнему в черном списке. Вдова Саблина и братья подали прошение на пересмотр дела. Слово за Фемидой обновленной — демократической России.

Сдать эти письма в архив не поднимается рука. Это отклики, пришедшие в «Комсомольскую правду» и другие газеты, на радио, телевидение после публикаций материалов о Саблине и «Сторожевом».

Прежде всего — слово участникам событий. Письмо бывшего старшего матроса «Сторожевого», ныне московского строителя Сергея Лыкова:

«На днях ребята по бригаде принесли мне газету. «Почитай, тебе будет интересно». Развернул и увидел фотографию своего замполита Валерия Михайловича Саблина. У меня в душе все перевернулось, а на глазах появились слезы… Слишком много вспомнилось.

То, что произошло в Риге в ноябре 1975 года нам, рядовому составу приказали забыть, а после двухмесячного разбирательства напутствовали нас так: «Только честным трудом вы смоете позор с Балтийского флота». Домой ехать не хотелось, все боялся — вот приеду, и тут же на вокзале арестуют. Приехал домой ночью, мать обрадовалась и, плача, спросила — почему же так долго не приезжал. Сказал, что служба такая. Пока она хлопотала на кухне, подсел к приемнику, и, прокручивая станции, вдруг услыхал сквозь трескотню помех сообщение «Голоса Америки»: мол, такого-то числа в Балтийском море был обстрелян советскими истребителями советский военный корабль. Дальше слушать не мог. Сидел и ревел, как девчонка. Было так обидно и стыдно за тех, кто послал эти самолеты…

Теперь вот прочитал в латвийской «молодежке» статью А. Майданова «Прямо по курсу — смерть», и снова стало обидно и стыдно, на этот раз за автора: столько неточностей и откровенной полуправды. Зачем так пинать нашего командира капитана 2-го ранга Потульного, которого на корабле уважали, несмотря и на некоторый гонор? И, наконец, полный бред, ясный и школьнику — самолет с водородной бомбой на борту, посланный вдогонку за «Сторожевым», чтобы уничтожить его — и где! — у берегов Латвии. Не надо драматизировать и без того трагическую ситуацию нелепыми домыслами. И чтобы подобное не накручивалось и впредь, прошу всех, кто причастен к тем событиям, самим рассказать как все было на самом деле».

Художнику тольяттинского народного театра Александру Николаевичу Шеину тридцать четыре года. Из них три года бывший матрос отдал флоту, восемь — тюрьме и лагерю.

Но даже там, за решеткой и «колючкой» его старались держать подальше от остальных заключенных, дабы бывший матрос не проговорился за что сидит. Он научился медитировать и выходить в астральное пространство, за неимением пространства иного.

В лагерной общеобразовательной школе Шеин впервые в жизни влюбился. В вольную. В учительницу литературы. В жену замполита конвойной роты. С таким же успехом он мог влюбляться в Жаклин Кеннеди или Эдиту Пьеху. Но произошло чудо, случавшееся разве что в старой русской жизни: его возлюбленная оставила мужа-охранника и потянулась к нему, бритоголовому невольнику, дождалась, когда кончится срок и уехала с ним навсегда.

С Шеиным у меня завязалась обширная переписка.

«У нас напрасно искали потом подпольную организацию на корабле, — писал Шеин в очередном письме, — ее не было. Если уж меня определили ближайшим помощником Саблина, то я о его намерениях узнал лишь за три дня до выступления.