Авантюры открытого моря - Николай Черкашин

«Ну и чего добился Саблин своим выступлением? — спрашивают скептики. — Двух пуль и добился: одну — в ногу, другую — в затылок…»

Чего он добился?..

Да, внешне ничего особенного не произошло: вышел корабль из парадного строя вечером, а под утро вернулся в базу. Никто из рижан этого даже и не заметил.

И все же весть о «Сторожевом» облетела по матросско-офицерскому телеграфу все флоты.

Чего он добился?

Да просто не так едко ест стыд теперь за позорные годы понурого молчания, за свое якобы «прозрение», за свою дарованную гласность.

Не столь убийствен будет упрек, который бросят наши потомки «потерянному поколению»: «Вы — молчальники, творцы всесоюзного одобрямса».

Некоторые из однокашников Саблина уже стали адмиралами… Так и вертится строчка из песни: «Господа офицеры, я прошу вас учесть, кто сберег свои нервы, тот не спас свою честь!» Не хочу сказать о них ничего дурного. Наверное, каждый из них по-своему честен, хотя кое-кто дорого бы дал, чтобы изъять свое курсантское фото из саблинского альбома. Но дело совсем не в этом, а в том, что сегодня они повторяют с высоких трибун или читают во всех газетах то, что пытался прокричать в радиоэфир Валерий Саблин в ноябре 1975-го. В годы безгласья и безвременья он ценой жизни спас их честь, спас честь своего поколения.

Пока Саблин лежал в тюремном лазарете (пуля пробила ногу чуть ниже колена), писал родителям бодрые письма, стараясь поддерживать в стариках веру, что жизнь у ikero не отнимут. Письма эти, по счастью, сохранились. Не хочется называть их казенным словом «документ», они слишком теплы для этого, человечны, полны внутренней веры в правоту своих убеждений, веры в добро, в жизнь.

«24.03.76 г.

Здравствуйте, дорогие мои мамочка и папочка!

…У меня все хорошо. Продолжаю поддерживать здоровье и настроение на должном уровне. Много читаю, так как здесь очень хорошая библиотека. Стараюсь меньше сидеть и лежать, а больше ходить. На прогулках напеваю песни, что помогает прочищать легкие и поднимает жизненный тонус: «…Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно!»

Режим «письмомолчания», вероятнее всего, начнется где-то в апреле.

К сожалению, весна никак не начинается. А хотелось бы уже солнышка и тепла. У вас, вероятно, такая же кислая погода, простудная… Берегите себя! На госпиталь (больницу) надейся, а сам не плошай!

Я недавно выслал на имя Коли (младшего брата. — Н.Ч.) небольшую повесть о собаке Дике. Написал ее в феврале. Это и есть то занятие, которым я заполнял время, когда библиотека не работала. Сам понимаю, что по технике литературного исполнения она (повесть) слабовата, но поручил Коле изыскать возможность издать ее. Это была бы материальная поддержка для Мины. Я вложил в описание удивительной жизни Дика столько труда и любви, что решил посвятить эту повесть маме. Понравится ли она тебе, мама, не знаю, но я очень старался…»[36]

«3.06.76 г.

…Только что получил ваше первое письмо из Белыми. Сразу же сел отвечать, так как за полтора месяца соскучился по вашим и Нининым письмам. Именно такие подробные письма о всех мелочах в вашей жизни для меня очень ценны и дороги!

…Спросите у Прыгуновых (соседей. — Н.Ч.), понравилось ли корове сено, которое мы с папой так усердно спасали от дождя. Пишу — и чувствую запах сена. Хорошо!

Рад за вас, что вы дышите чистейшим белыньским воздухом! «Все должно быть для здоровья с максимальной отдачей!!» — такой должен быть у вас девиз на четыре месяца.

Что, мама, ты сейчас читаешь? Читала ли рассказы Шукшина? Кажется, в сентябрьской «Роман-газете» они были опубликованы. Как впечатления? Береги себя, мамочка! Ты знаешь, о чем я говорю…

…О себе мне как-то и писать нечего. Кажется, не меняюсь ни к лучшему, ни к худшему. Это относится и к здоровью, и к настроению, и к внешнему виду.

Читаю Ромена Роллана о Бетховене, Толстом и Микеланджело. Назвал он свою книгу «Героические жизни», но в этих жизнях больше страдальческого, чем героического…

Прочитал «Письма из Сибири» — это сборник писем Кирова, Свердлова, Куйбышева и других революционеров своим родным и близким. Впечатляющая книга.

Режим выдерживаю строгий и разрешаю себе не делать физзарядку только в воскресенье. Ну, а в субботу, как положено, — большая приборка. То есть поддерживаются флотский порядок и режим. Так что обо мне не беспокойтесь. Берегите себя!»

Потом, после нескольких месяцев зловещего молчания, пришел тонкий конверт. Из него выпало вот это: «Свидетельство о смерти.

Гражданин Саблин В.М. умер третьего августа 1976 г. в возрасте 39 лет, о чем в книге регистрации актов о смерти 1977 года февраля месяца 22 числа произведена запись за № 344. Причина смерти — (прочерк). Место смерти — (прочерк)».

По странному совпадению в номере свидетельства о смерти оказались цифры бортового номера его корабля. Возраст Саблица указан ошибочно. Когда его расстреляли, ему было 37 лет, как и лейтенанту Шмидту.

Михаил Петрович Саблин пережил сына на шесть месяцев. Он умер в январе 1977-го. Не выдержав смерти двух самых дорогих для нее людей, скончалась спустя полгода и Анна Васильевна Бучнева, мать Валерия Саблина.

Младший брат сохранил его школьные стихи, посвященные маме:

С каким достоинством, с каким горьким смирением несла свой крест все эти годы обезглавленная семья Саблиных!.. И хоть не тридцатые, не сороковые, ох не сладко и в наши дни быть женой и сыном «изменника Родины».

Едва только военный городок потрясла весть о «Сторожевом», об аресте Саблина, как верхний сосед по подъезду, некто капитан Белоусов, тут же стал улучшать свои жилищные условия за счет опальной семьи. Взломал дверь, принес свои вещи — убирайтесь, и все! Сразу же замолчал телефон. Кое-кто из бывших друзей поспешил забыть дорогу к дому № 26 по улице Ушакова.

То, что их жизнь вступила отныне в ледниковый период, остро понял и двенадцатилетний Миша Саблин. Он учился в одном классе с сыном командира своего отца. В школе знали, что произошло на «Сторожевом», разумеется, в самых общих, но тем не менее драматичных чертах.

«Саблин! Саблин!» — позвал приятель во дворе, и тут же родители сделали ему строгое внушение, чтобы не смел так громко произносить запретную фамилию.

И все-таки далеко не все смотрели на Саблиных косо. Несколько раз заходил в гости старпом капитан 3-го ранга Новожилов, спрашивал, не нужна ли какая помощь. Заглядывали и другие офицеры. Но потом прекратились и эти визиты. Кольцо отчуждения росло и ширилось. Нина решила уехать из Балтийска. В Калининграде им с Мишей довольно быстро дали однокомнатную квартиру. Потом она и вовсе перебралась из чужого города в Ленинград, к маме. Там и сейчас живет в Веселом поселке, где не так уж и весело, — далекий новостроечный район.