Коварство и любовь - Бертрис Смолл

– Следите за своими словами, мадам. Иначе рискуете поплатиться жизнью! Его величество намерен даровать вам прощение, но только в том случае, если вы скажете нам правду!

– Но это и есть правда, – настаивала Кэтрин. – Клянусь, Дерем взял меня силой!

– И каждый раз брал насильно? – недоверчиво спросил архиепископ.

Она с жаром закивала:

– Да! Клянусь, я этого не хотела! Он сам! Я сопротивлялась!

– Мадам, вам следует уповать единственно на то, что король вас простит. Я снова заклинаю вас – следите за своими словами и не пытайтесь лгать.

Но Кэтрин Говард уже вбила себе в голову эту глупую мысль. Как можно обвинять ее в непристойном поведении, если ее просто-напросто изнасиловали? Почему бы им ей не поверить? Она стояла твердо, как скала, и Томас Кранмер не мог сбить ее с толку, как ни пытался. Она говорила, будто Дерем много раз предлагал ей выйти за него, но она отказывалась. Архиепископ ознакомил ее с показаниями горничной Мэри Холл, которая слышала, как Кэтрин клялась Дерему, что будет любить его вечно, до самой смерти, что любит его всем сердцем. Королева заявила, будто никогда не говорила ничего подобного. Теперь было слово Мэри Холл против ее слова, но ведь король ее любил. Кому, как не ей, он может поверить? Так убеждала себя Кэтрин, и разве Рогфорд не сказала то же самое… А Рогфорд умна и отлично знает придворные нравы.

Герцог Норфолк жаловался внуку на упорство и детскую убежденность Кэт в том, что они ничего не докажут, если она не признается!

– Неужели Кэтрин не понимает, что может спасти свою жизнь, только признав предварительный брачный сговор с Фрэнсисом Деремом?! Если она скажет, что сначала обещалась ему, тогда брак с Генрихом Тюдором будет признан недействительным и ее не обвинят в измене королю и государству!

– У них нет доказательств ее супружеской неверности, – возразил граф Марч.

– Кранмер подозревает именно это. Разумеется, он думает, будто у нее связь именно с Деремом. Вот почему он так на нее давит. Кэтрин и наше семейство – все мы сторонники старой религии. Архиепископ не фанатик, но он реформист. В роли супруги Генриха ему хотелось бы видеть единомышленницу. Ведь ты, разумеется, знаешь, что принца Эдуарда воспитывают в новой вере. Ходят слухи, что Генрих может вернуть на прежнее место Анну Клевскую, и народ, который ее очень любит, был бы только рад этому решению короля. Они ее всегда любили, и им непонятно, отчего король отказался от принцессы королевских кровей ради простой английской девицы. Да, Вариан, Кранмер и его сторонники добиваются казни королевы. Только в случае ее смерти они смогут вздохнуть спокойно – мертвая, она уже не сможет вернуть любовь короля! Она опасна для них даже как любовница, по крайней мере, они так думают.

Но Вариан ответил:

– Вам не стоит опасаться, что леди Анна может повторно выйти за короля, дедушка! Она его не хочет, по крайней мере, так говорит моя жена. Кроме того, мать леди Анны была католичкой, и принцесса Мария соблазнила ее вернуться к старой вере. Какой смысл реформаторам снова сажать ее на трон?

– Завтра Тайный совет собирается на заседание. Завтра я буду знать больше. А пока будем осторожнее.

Фрэнсис Дерем, Генрих Мэнокс и кое-кто еще из носящих ливрею дома вдовствующей герцогини были арестованы и помещены в Тауэр. Услышав новость, королева словно обезумела от ужаса – ведь они могли наговорить чего угодно. Она поняла, что должна признаться раньше, чем их начнут допрашивать. Она умоляла архиепископа снова прийти к ней. Томас Кранмер явился и выслушал ее признание. Да, действительно, она дарила подарки Дерему и даже принимала подарки от него. Она приготовила для него шелковую рубашку, но этого ему было мало, и он украл у нее серебряный браслет. В свою очередь, он заказал у одной женщины в Лондоне шелковые цветы для нее и преподнес ей лоскут шелковой ткани, из которой вышивальщица вдовствующей герцогини изготовила чепец, украшенный «узелками монаха», которые, как всем известно, являются символом истинной любви. И, когда Кэтрин впервые надела этот чепец, Дерем, по словам очевидицы Мэри Холл, будто бы воскликнул: «Неужели эти узелки для Фрэнсиса, женушка?» Для архиепископа все это было доказательством предварительного брачного сговора, каковой королева продолжала пылко отрицать.

– Это было просто ради забавы, – убеждала она и далее принималась рассказывать архиепископу, что непристойное поведение Дерема ее очень смущало. – Я боялась, что слухи о его притязаниях дойдут до ушей моей сводной бабки, – твердила Кэтрин. – И тогда меня с позором отправят назад в Хоршем.

– Но почему вы не поведали леди Агнес о том, что этот человек вас преследует и позволяет себе вольности? – задал Томас Кранмер следующий вопрос.

– Наверное, мне следовало это сделать, – грустно признала королева. – Но нам было так весело! Я не хотела портить удовольствие остальным. Узнай леди Агнес о наших проделках, сидеть бы нам всем под замком. Когда бы еще вышел случай порезвиться?

– Неужели вы не понимали, мадам, что ваше поведение шло вразрез с правилами, которые внушают всякой приличной женщине-христианке? – изумился архиепископ.

– Я не знала, насколько далеко зайдет. – Кэтрин надула губки. – Я была тогда всего-навсего наивной сельской девушкой.

– Но этот мужчина познал вашу плоть, – сказал архиепископ. – Расскажите мне об этом.

Королева снова залилась слезами:

– Мне так стыдно.

Нужно было стыдиться тогда, а сейчас уж лучше не увиливать, раздраженно подумал архиепископ. Эта дурочка наделала бед, которым не видно конца. Тем не менее, устремив на нее благожелательный взгляд, он со всей убедительностью сказал:

– Исповедуйтесь, дочь моя Кэтрин! Расскажите мне все, снимите ношу со своих плеч, и снова станете свободной.

– Почти всегда он был в камзоле и лосинах, но иногда голый. То есть без лосин, – начала королева. – Он приходил ко мне после того, как вдовствующая герцогиня отходила ко сну. И всегда приносил какое-нибудь лакомство. Иногда вино, иногда сахарные вафли. А однажды такое красивое яблоко, каких я прежде не видывала.

– Но что, если бы в разгар ваших игр вошла герцогиня? – спросил архиепископ. – Что бы вы стали делать, дитя мое?

– Она действительно вошла однажды, – Кэтрин невольно хихикнула. – Мне пришлось спрятать господина Дерема, чтобы она его не застукала.

Этими словами она подписала себе приговор, подумал Томас Кранмер. Она обвиняла его в насилии, но спрятала любовника, когда ее чуть было не застигли с ним.

– Когда мы узнали, что мне предстоит отправиться ко двору, – продолжала королева, – я так радовалась! Дядя заплатил кучу денег, чтобы мне сшили новый гардероб. У меня было целых три перемены платья! До этого у меня никогда не было новых платьев.

– А что Дерем? – не отставал Томас Кранмер. – Он расстроился, когда узнал, что вы вскоре уедете?

– Да, но меня это не волновало. Я сказала ему, что ему стоит отправиться в Ирландию и заработать состояние, если хочет просить у дяди моей руки. Я не питала намерений выйти за этого парня, однако это был самый простой путь от него отделаться. Он видел, что мне не терпится уехать, и стал меня бранить. И тогда я сказала, что отныне мне безразлично, что он станет делать. Что я поеду ко двору и что дядя подыщет мне хорошую партию. Тогда Дерем заявил, будто слышал, что я должна выйти за кузена, Тома Калпепера. И он очень ревновал, – хихикая, закончила она.