Вдруг выпал снег. Год любви - Юрий Николаевич Авдеенко

в графе «Режим» слово «постельный».

Из поликлиники Жанна вышла с благими намерениями. Предполагала зайти в магазин, купить чего-нибудь съестного и потом залечь в своей комнате, как медведь в спячку. Она прошла до конца улицы, заснеженной и красивой, с большими деревьями и веселыми домиками финского типа, как вдруг налетела метель, такая сильная, что Жанна едва устояла на ногах. Дверь парикмахерской была в десяти шагах. Жанна сделала эти шаги вслепую. Отдышалась у гардероба. Подумала, ну когда ей еще удастся выбраться в парикмахерскую, если она шесть дней в неделю то принимает, то уезжает по вызовам.

Она заглянула в салон. Знаменитый мастер сидел в кресле и читал газету. Жанна кашлянула. Мастер поднял голову. Расплылся в улыбке. Сказал:

— Раздевайтесь.

Жанна сняла шубу и шапку.

Сушильный колпак свирепствовал. Она хотела подать знак мастеру, чтобы он пришел на помощь, но вдруг подумала: «Может, вот такое интенсивное тепло и есть самое лучшее средство в борьбе с простудой. Почему бы нет? Чем глотать таблетки, лучше потерпеть».

Однако мастер потому и слыл знаменитым, что обладал редчайшей способностью угадывать мысли клиента. Он подошел к Жанне. Просунул руку под колпак. Спросил вкрадчиво:

— Не жарко?

— Терпимо, — бодро ответила Жанна.

— Чудненько. Через пять минут я займусь вами.

Он вернулся к клиентке, которая сидела по соседству, страшная как черт и чертовски желавшая быть красивой. Жанна подумала, что все женщины мечтают о красоте. А интересно, как мужчины? Страдают ли мужчины из-за больших ушей или кривого носа? Наверное, страдают. А может, нет. Может, им наплевать. Вон сколько красивых баб любят и узколобых и большеносых. Рожают им детей. И чувствуют себя счастливыми.

Бывший муж Жанны был красивый мальчик. Картинка, с которых делают рекламные фотографии для парикмахерских. И девочки засматривались на него. А он на них. Особенно на тех, кому едва исполнялось восемнадцать.

— Смотри, глаза косить начнут, — предупреждала его Жанна.

Он счастливо улыбался и говорил:

— Ревнуешь?

Ревновала ли она? Трудно ответить. Прежде следует разобраться, что означает слово «ревность». Едва ли оно однозначно. Это скорее всего комплекс чувств. Тут и обида, и досада, и разочарование, и мстительность. И что-то, может, еще другое, о котором сразу и не вспомнишь, сидя здесь под колпаком.

Четким было только разочарование. Остальное если и присутствовало, то лишь в самом зачаточном состоянии.

Мастер щелкнул выключателем, поднял колпак. Легко потрогал ее волосы. Сказал:

— Чудненько.

И попросил пройти к креслу. Через десять минут она не могла узнать себя. Она поняла лишь одно: для нее не существует вопроса, красивая она или нет…

Метели на улице больше не было. Падал редкий и ленивый снег. Дышалось хорошо, наверное, после наполненного запахами духов, кремов и жженых волос воздуха парикмахерской.

В магазине купила себе обычную еду: рыбные консервы и болгарский компот. Не доходя до общежития, увидела Лилю.

Присев на корточки, она что-то рисовала палочкой на снегу. Возле нее стояли двое малышей. Мальчик и девочка.

— Лиля, — позвала Жанна.

Та обрадовалась.

— Я жду тебя уже полчаса.

— Хорошо, что ты приехала.

— Не вовремя, — с сожалением сказала Лиля. — Я знаю, ты больна. Я искала тебя в поликлинике.

Лицо Жанны округлилось в улыбке, лукавой и даже хитрой, она стала похожа на мальчишку.

— Угадай, где я была?

Лиля посмотрела на красно-белую сумку из синтетики, которую Жанна держала в руке, и сказала:

— В магазине.

— Это потом. А сначала в парикмахерской.

Они разом захохотали.

В комнате у Жанны Лиля объявила:

— Я согласна. Я согласна работать в вашей поликлинике.

Жанна обняла Лилю и поцеловала. Потом отстранилась и вспомнила:

— Что я делаю! Ведь, возможно, я носительница инфекции?

— Ко мне ничего не пристает, — похвасталась Лиля.

— И так бывает… — Жанна потом спросила: — Петр Петрович не звонил?

— Он никогда с учений не звонит. Ему не до этого.

5

Метель застала их на полпути. Она внезапно выросла белым, похожим на смерч столбом: завывая и кружась, он ударил по капоту и ветровым стеклам машины с такой силой, что «газик» качнулся и замедлил ход.

Коробейник поспешно переключил скорость, сбросил газ. «Дворники» метались из стороны в сторону, скребли стекла. Но впереди уже была сплошная белая стена, даже не стена, а месиво. И видимость отсутствовала начисто. Коробейник насупился, остановил машину.

— Да, — сказал Кутузов, — с такой погодой я сталкивался в Заполярье.

— А я нигде, — признался Игорь.

Кутузов засмеялся сдержанно, умудренно:

— Молодой еще, Игорь Петрович. И не такое увидишь.

Внезапно после этих слов произошло чудо. Стекла под дворниками заголубели, точно маленькие озера. Стала видна дорога, лес справа от нее и облепленный снегом поднятый вверх железнодорожный шлагбаум. Небо над дорогой светилось бескрайнее. Но слева над сопками ползла туча, низкая и снежная.

Матвеев сказал Коробейнику:

— Поехали в лесничество. Может, успеем до новой метели.

Коробейник отжал сцепление. Машина тронулась. Вначале медленно, как бы на ощупь, потом стала набирать скорость.

Кутузов закурил. Чуть повернулся, положил руку на спинку сиденья. Сказал:

— В сорок четвертом… Я тогда старшим лейтенантом был… В армейской газете. Послал меня редактор в саперный батальон за материалом. И свой пикап дал. Старый. А дал потому, что саперы обещали ему резину поменять. Поехали. И нас в дороге метель застала. Не такой смерч, однако метет, видимость плохая. «Дворники» не работают. Проедем чуть-чуть, шофер выскочит из машины, стекло протрет и опять за баранку. А накануне немцы дорогу бомбили. И по правой стороне громадная воронка оказалась. Словом, угодили мы в эту воронку. Разбиться не разбились, а выбраться не можем. Решили переждать, пока пурга кончится. Потом машины пойдут, кто-нибудь из ребят вытащит… Сидим покуриваем. Вдруг наш пикап как подбросит! Потом треск. Стекло боковое вылетело. И громадная лошадиная морда, да как заржет мне в ухо… Я, конечно, подумал, что это взрыв и что я уже на том свете, а там меня нечистая встречает…

Коробейник свернул влево. Машину качнуло. Кутузов сжал рукой спинку сиденья. Братья Матвеевы улыбнулись. Улыбнулся и Кутузов.

— А случилось вот что… Ехал солдат на санях. Не помню уже, чего он вез… Увидел нас в самый последний момент. Лошадь завернул, а сани на нас вынесло. Лошадь упала…

Матвеев сказал:

— На войне всегда ходили рядом и смешное и трагическое.

Машина теперь двигалась по лесной, совершенно занесенной снегом дороге. А может, даже по просеке. Надрывно завывал мотор.

— Не застрянем? — спросил Матвеев.

— Все будет в порядке, товарищ полковник, — ответил Коробейник, напряженно сжимая руль.

Небо вновь потемнело, пошел снег, пока еще редкий, «дворники» легко справлялись с ним. Ствол поваленной березы вырос вдруг перед машиной,