Жизнь Бальзака - Грэм Робб

Источником такого намеренного легкомыслия было не только отсутствие времени, но и желание бороться с современностью, и сознание того, что время самой цивилизации на исходе. Следы этой движущей силы можно найти даже в романах, далеких от политики, особенно в двух произведениях «Человеческой комедии», в которых под вымышленными именами изображаются реальные лица (romans à clé). Во-первых, «Беатриса» (Béatrix), посвященная роману Листа с Мари д’Агу и содержащая любопытный персонаж – гермафродита, в котором без труда узнается Жорж Санд. «Это совершенно секретно, – писал он Эвелине, которая передала все своему брату со зловещим замечанием: “«Беатриса» настолько прозрачна, что может считаться очень дурным вкусом”»925. Во-вторых, «Тайны княгини де Кадиньян» (Les Secrets de la Princesse de Cadignan), основанные на романе графини де Кастеллане с министром иностранных дел графом Молем926: «Он о нагромождении лжи, при помощи которой тридцатисемилетней женщине… удается сойти за святое, добродетельное и скромное молодое создание в глазах ее четырнадцатого любовника». Одна из излюбленных Бальзаком тем – обман на службе гения927.

В данном случае нас больше интересует другое: почему Бальзак, в виде исключения, копирует реальность вместо того, чтобы объединить разные прототипы? Возможно, дело в спешке: для «Беатрисы» он переписывал целые куски из книги Готье о «парижских красавицах» – поступок странный для подобного произведения. Намеренно или нет, он также разрабатывал тему, очень популярную в последующие годы: рассказ о том, до чего доходят знаменитости в личной жизни. Поскольку почти все, что он писал в то время, вначале появлялось в газетах, он невольно тянулся к сенсационности и злободневности. Возможно, это объясняет усыхание самых эзотерических «Философских этюдов» (группы, к которой принадлежат «Луи Ламбер» и «Серафита») и изменение первоначального замысла, по которому «Человеческую комедию» венчают «Этюды о нравах». Сент-Бев рано смеялся, и все же он оказался не так далек от истины, объявив, что Бальзак заканчивает свою литературную жизнь так же, как начал ее: дюжинами дрянных романов. В вечности он останется в образе гигантского кита, заметного только по горбу в середине928. Важно то, что Бальзак старел, пробел между временем написания и временем действия сужался929. Его romans à clé, подобно его кампаниям и пьесам, служат свидетельством определенных неудобных вопросов: можно ли изображать современную жизнь без прикрас, как есть, без романтического флера, каким обычно окутано прошлое? Сбудутся ли его пророчества, повлияют ли на ход событий? Или в «Беатрисе» и «Музее древностей» (1839): что случается с молодыми людьми из феодальных провинциальных оазисов после того, как они вступают в современный мир?

По иронии судьбы – то есть весьма примечательно – именно в тот период сумасбродных затей, кампаний, ссор и союзов, порывов бросить литературу или заняться иным видом творчества Бальзак придумал нескромное название для своего творения. Слова «Человеческая комедия» впервые появляются в письме к неизвестному издателю в январе 1840 г.930 Одни бальзаковеды считают, что название предложил Огюст де Беллуа, другие – что оно позаимствовано из сборника стихов забытого поэта. Английский журналист Генри Рив предполагал, что раньше, в 1835 г., Бальзак назвал свой труд «Дьявольской комедией»931. Но название появляется и в других контекстах932. Главное же – отсылка к «Божественной комедии» Данте. Это был, так сказать, последний шанс художника обозреть все общество во всех его взаимосвязанных подробностях, найти неоценимое сокровище: мораль, которая подходит ко всему. Можно даже сказать, что растущий пессимизм Бальзака по поводу состояния современного общества несет в себе отпечаток хаоса, который исключает такую глобальность.

В 1840 г. над Францией сгущались тучи. Сгущались они и над самим Бальзаком. Вначале буря разразилась над «Ле Жарди». Почти все пошло не так, как Бальзак планировал. Переезд в Виль-д’Авре должен был удалить его от парижского отделения Национальной гвардии, но в 1839 г. его посадили в тюрьму сельского отделения Национальной гвардии. Само имение все больше приходило в упадок. Однажды после грозы Бальзак вышел из дому, чтобы осмотреть ущерб, и порвал сухожилия на лодыжке933. Он радовался, что собрал всю свою библиотеку в одном месте. Зато в его дверь непрестанно стучали кредиторы. Всем, включая собаку (единственное упоминание о собаке в жизни Бальзака), велено было молчать, пока кредиторы не уйдут934. После того как это повторилось несколько раз, Бальзак перевез всю свою мебель в домик Висконти, а когда явился судебный пристав описывать имущество, он не нашел ничего, кроме кровати – предмета, не подлежащего изъятию в обеспечение долга.

Плотину прорвало в конце 1840 г. Фуллон, не получивший прибыли от «Вотрена», потребовал свои 5000 франков плюс 2500 франков процентов. В Севре появились объявления: г-н де Бальзак продает свой виноградник. С «домом на куче грязи» было покончено; Бальзак снял домишко в Пасси, на западной окраине Парижа: дом 19 по улице Басс (теперь это дом 47 по улице Ренуара). Он был спрятан между верхней и нижней дорогами, и в нем было два входа, или, что важнее, выхода. В голове у Бальзака постепенно зрел замысел новой пьесы: «О человеке и о битвах, которые он ведет с кредиторами, об уловках, к которым он прибегает, чтобы избежать их хватки. Надеюсь, на сей раз пьеса будет иметь успех и в то же время удовлетворит литературным критериям»935. Любопытно отметить, что пьеса «Меркаде» задумывалась как комедия.

Тем временем упадок коснулся и его личной жизни, тоже своего рода человеческой комедии. Личная жизнь Бальзака была комедией, созданной экспромтом из разных отрывков. В ней были неплохие реплики, но не было ясной цели. Роман с Эвелиной постепенно сходил на нет; в каком-то смысле их отношения так никогда и не восстановились. Переписка почти иссякла: в 1839 г. Бальзак написал ей четыре письма, в 1840 г. – шесть, в 1841 г. – пять. Но когда Эвелина, в свою очередь, тоже замолчала, Бальзак взорвался в редкой для него вспышке гнева: «Вы в самом деле ведете себя крайне мелочно! Теперь я вижу, что вы – вполне земное создание! Итак! Вы перестали мне писать, потому что мои письма нечасты. Знайте же: причина в том, что у меня не всегда есть деньги на марку, но я не хотел, чтобы вы об этом знали. Да, в таком я нахожусь отчаянном положении… Бывали дни, когда я гордо жевал булочку на Бульварах. Кроме того, мне приходится переносить ужасные страдания: гордость, достоинство, надежды на будущее – все подвергается нападкам… Подумать только, после почти восьми лет вы по-прежнему не знаете меня! Боже мой, прости ее, ибо не ведает, что творит!»936

Прощение в данных обстоятельствах было излишним. Запас нежности Бальзака нуждался в выходе, но какая женщина способна вместить все, что он может ей предложить? Он перечитывал свою корреспонденцию, ища в письмах доказательства хороших манер. В одном письме от поклонницы он нашел нужную смесь искренности и литературного дара. Он ответил; так начался его короткий роман с женщиной по имени Элен де Валетт937.

Вдова богатого нотариуса, она писала Бальзаку под девичьей фамилией, прочитав «Беатрису». Геран, где происходило действие, оказался ее родиной. В одном письме к Эвелине Бальзак упоминает о поездке в Бретань в конце весны 1841 г. Можно предположить, что он ездил туда с Элен938. Они посетили места, в которых происходит действие «Беатрисы». Бальзак словно хотел убедиться, что его географические описания достоверны, хотя «Беатриса» была написана за два года до того. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как он в последний раз влюблялся, но он еще умел мечтать. Он вспоминал прошлое. Поездка в Бретань напомнила ему выходные, проведенные с Лорой де Берни в 1830 г.; имя Мари, которым он когда-то называл герцогиню д’Абрантес и маркизу де Кастри, превратилось в Элен. Фантазия помогла ему выдержать отвратительное письмо одного из ее бывших любовников, романиста Эдмона Кадора (вопреки мнению некоторых ученых, Кадор – не псевдоним Роже де Бовуара)939: Элен, говорил Кадор, теперь не маленький бретонский ангел, каким она притворялась, но опытная прелюбодейка. Бальзак попросил у нее объяснений. Она испугалась; но, похоже, он неподдельно увлекся, как знаток, причинами и способами ее обмана.