Казначей общака - Евгений Сухов

Оксана отрицательно покачала головой:

– Ты все испортил… А потом, я очень сильно изменилась, и ты меня просто не узнаешь. Нам не нужно быть вместе. Пускай лучше нас связывают только теплые воспоминания.

– В чем же заключаются эти перемены? – удивился Святой, чувствуя, что тепло от мягких ладоней женщины приятно растекается по всему телу.

– Я погрубела, узнала мужчин, у меня их было много. Так мне хотелось забыть тебя, но ничего не получилось. Я только еще больше причинила себе боль. А потом появился Гриша Баскаков, мне просто захотелось постоянства, – всхлипывала женщина, – он чем-то напоминал тебя. Ну скажи мне, зачем же ты пришел? Я уже начала забывать тебя. Неужели начнется все сначала? Неужели ты опять будешь меня мучить? – зарыдала Оксана.

Лицо ее стало почти детским, сделалось, как прежде, близким. Мужчина не может перешагнуть через женщину, которую когда-то любил. Он может сделать вид, что позабыл о времени, проведенном вместе, но даже в этом случае его выдадут глаза.

Оксана обхватила Святого. Ее ласка была приятна, чего уж там скрывать. Возможно, именно этого ему и не хватало все эти годы.

– Ты исчез, а потом это странное письмо, что ты ушел в монастырь. Что, на твоей душе было так много грехов, что ты решил покаяться? Ну почему ты даже не объяснился со мной? – кричала она в отчаянии. – Или ты считаешь меня такой бесчувственной, что я не сумела бы понять? – растирала Оксана слезы. – Ну скажи мне, объясни, почему же все-таки ты поступил со мной так жестоко? Только не молчи.

Так горько Герасим не чувствовал себя никогда. Как же ей объяснить, что он не принадлежит самому себе? Сход распорядился, чтобы именно он охранял общак.

– Так было нужно.

Лицо Оксаны перекосилось в болезненной гримасе:

– Кому было нужно? Тебе? Мне? Разве мы от этого стали счастливее? Мы стали старше, сделались циничнее. Неужели ты этого не понимаешь, что мы просто обокрали себя и прошедших дней нам уже никогда не вернуть?

– Я все это понимаю, – Святому сделалось по-настоящему горько.

Герасим не раз думал о том, что где-то действительно идет жизнь, полная событий, впечатлений, ощущений. А что, собственно, он видел за последние годы? Ничего. Даже то, что было вверено ему сходняком, не сумел сберечь, а следовательно, все это лицедейство с перевоплощением в монаха – один сплошной грех. Не объяснить ей и того, что уже давно включен таймер, который отсчитывает последние минуты пребывания его на этой земле. И не исключено, что они беседуют в последний раз и через каких-то несколько дней в «криминальной хронике» будет напечатана его фотография с простреленным черепом.

Убегать он не будет. Это недостойно настоящего вора. Если ты не прав, то, будь добр, держи ответ по-мужски. Скорее всего он умрет не от пули киллера, терпеливо дожидающегося его в полумраке подъезда, а от своей собственной руки.

– Успокойся, моя девочка, – обнял Святой ее за плечи, – все будет хорошо, вот увидишь.

За разговором он совсем позабыл о Шамане. А ведь, возможно, уже завтра она узнает о его смерти.

Оксана неожиданно замолчала, вытерла кулаком слезы и с надеждой спросила:

– Если бы ты знал, как я хотела, чтобы именно так и было. Но ты мне собирался сказать что-то о Грише?

– Мы с ним были вместе, – слегка замялся Святой, пытаясь подобрать нужное слово, – он сказал, что ему нужно ехать… Сегодня он не придет, это точно, должен объявиться через неделю. Ты его… любишь?

Оксана отрицательно покачала головой:

– Тут другое. С вами, мужиками, всегда так трудно. Но я привыкла к нему, и когда его нет, то мне очень одиноко.

– Но как же нам объяснить тогда все Шаману? Он может не понять. Насколько мне известно, он тоже тебя любит.

Оксана была не из тех женщин, что могут начинать жить с белого листа. Она просто была устроена по-другому, она боялась неизвестности, а потому с ловкостью дикой кошки цеплялась за прошлое, каким бы оно ни было для нее.

А Святой для нее был не самым плохим воспоминанием.

– Он поймет, я ему объясню все сама.

Святой невольно улыбнулся: что в Оксане его подкупало, так это наивность, которая подчас граничила с наивностью пятилетнего ребенка.

Святой подошел к окну и распахнул шторы. Герасим любил смотреть в ночь, неторопливо покуривая и выдувая тоненькую струйку дыма в открытое окно. В такие минуты он бывал благодушен и спокоен, как скала посреди бурлящего моря.

Он открыл форточку, привычно, как проделывал это не однажды, с грустью думая о том, что в этой квартире его помнят даже плинтуса… И тут он заметил, как на краю занавески промелькнуло красное пятнышко. Оно исчезло так же стремительно, как и появилось. И Святой с мгновенным ужасом понял, что оно никуда не делось, а застыло на его лбу, и сейчас от небытия его отделяют всего лишь какие-то мгновения.

С какого-то этажа здания, стоящего напротив, через инфракрасный прицел его рассматривает снайпер, которому достаточно произвести небольшое усилие указательным пальцем, и череп Святого брызнет мельчайшими осколками.

Герасим даже представил беспристрастное лицо киллера, терпеливо изучающего свою жертву через сетку прицела. Вряд ли он при этом что-то испытывает – разве может, например, сострадать человек, убивающий мухобойкой зловредное насекомое. Наверняка в его голове прокручивается цифра с нулями, которую он получит в качестве гонорара за точный выстрел.

За спиной, в двух шагах от него стояла Оксана, в запасе у Святого оставались сотые доли секунды, чтобы отпрянуть в сторону. Но в этом случае пуля снайпера ударит ей в грудь и, раздвинув ребра, безжалостно перемешает легкие, после чего, вырвав огромный кусок тела, выйдет из спины. Оттолкнувшись, Герасим повалился боком, опрокинув Оксану на пол. Он услышал, как она больно стукнулась затылком, и тотчас в стену совсем рядом шлепнулся кусочек свинца, брызнув в лицо мельчайшей пылью.

Оксана ойкнула, а потом со страхом произнесла:

– Господи, что это было?

– Отползай в сторону, в другую комнату, и только упаси тебя боже приподняться! Из противоположного дома стреляет снайпер.

– Что теперь будет?

Святой приподнял голову и посмотрел на окно. Высокий подоконник надежно защищал их от следующего выстрела.

– А что может быть еще? – раздраженно хмыкнул он. – Хорошо, что мы с тобой живы, надо как-то отсюда выбираться! Ну чего застыла, двигайся!

Ползать, оказывается, Оксана не умела совсем. Не заботясь о грации движений, слегка приподняв зад, она старательно зашевелила конечностями, напоминая ребенка, который только что научился передвигаться на четвереньках.

– Опусти же ты наконец задницу! Ведь прострелят же твои прелести! – в ярости воскликнул Герасим. К его удивлению, под халатиком у Оксаны ничего не оказалось. В другой ситуации подобная пикантность вызвала бы у него живейший интерес, сейчас же Святой был озабочен тем, чтобы не схлопотать девять граммов в середину макушки.