Лихорадка теней - Карен Мари Монинг

Я знала тогда, что он никогда не позволял мне видеть в нашей кровати в том подвале, что он больше животное, чем человек. Может, он не всегда был таким, но сейчас был. Может быть, очень давно, в начале, он потерял сущность человека — если на самом деле он был им в начале. Но он не был им больше. Он был диким.

Я была несколько удивлена этим: почему он выбрал образ жизни человека! Он мог легко стать диким. Он был самым сильным, быстрым, умным, самым мощным созданием, которое я когда-либо видела. Он мог убить всех и каждого, включая Фейри. Его никогда не смогли бы убить. Но он ходил прямо, и жил в Дублине, и у него был книжный магазин, и великолепные машины, и коллекция редких ценностей. Он брюзжал, когда сгорел его ковер, и его напрягало, когда кто-то был в неряшливой одежде. Он заботился о некоторых людях, и казалось ему нравиться делать это или нет. И у него было чувство чести, чего не бывает у животных.

— Честь — это зверь. Чистокровный зверь. Люди же — испорчены. Поступают согласно своему дурацкому мышлению, — он на время отстранился от моего рта, лишь чтобы проговорить это, а потом, я снова не могла дышать.

Я не играла хорошо. И не чувствовала себя хорошо. Я была прижата под неудобным углом к дивану, полностью под его контролем, если конечно я не хотела сломать себе шею, освобождаясь. Я хотела знать, какое заклинание ему нужно, тогда я привлекла его на себя и пулей влетела в его голову.

Багровые шелковые простыни.

Я в ней и она смотрит на меня как будто я весь ее мир. Женщина губит меня.

Я вздрогнула. Я занимаюсь сексом со мной, видя себя его глазами. Я выгляжу невероятно голой — это то, как он меня видит? Он не видит моих недостатков. Я и в половину не выгляжу так хорошо. Я хочу вырваться. Это кажется извращением. И это приводит меня в восхищение. Но это совсем не то за чем я охотилась.

Где наручники? Ах, черт, хватаю ее голову, а она снова двигается у меня внизу. Она заставляет меня кончить. Связать ее. Она вернется? Сколько времени у меня в запасе?

Он почувствовал меня там.

Прочь из моей ГОЛОВЫ!

Я углубляю поцелуй, кусаю его за язык, а он неиствует от похоти. Я, пользуясь преимуществом, проникаю глубже. Там мысли, которые он оградил. Я хочу их знать.

Она не в себе, но Она Для Которой Я Весь Мир. Не могу продолжать так, не могу продолжать делать это.

Почему он не может продолжать? Что он не хочет продолжать? Я занимаюсь сексом с ним любым способом, каким он хочет, и я смотрю на него с поклонением? Где же проблема?

Усталость вдруг навалилась меня. Я в его теле, и я кончаю под ним, и я проверяю свои глаза настороженно.

Что я на хрен здесь делаю?

Он знал, кем он был, кем я была.

Он знал, что мы пришли из разных миров, неподходящих друг другу.

Тем не менее, в течение нескольких месяцев между нами не было барьеров. Мы существовали за пределами определений, где правила ничего не значили, и я была не единственной, кто упивался этим. Но все это время я была потеряна в сексуальном блаженстве, а он знал о проходящем времени, обо всем что происходит — что я была не в себе, я была не готова, когда очухалась, и обвинила во всем его.

Продолжаю надеяться, увидеть свет в ее глазах. Даже зная, что в итоге, она помашет мне ручкой.

И так я и поступила. Иррационально или нет, но я пошла против него. Он видел меня голой, и тело и душу, а я не видела его совсем. Я была ослеплена беспомощной похотью, которой не было у него. Я была похотью и он был там.

Он считал, что только один раз, когда мы смотрели друг на друга, мои остекленевшие глаза становились адекватными.

Один раз, что? Вместо давления я иду на хитрость. Я отступаю, позволяя ему думать, что он выиграл, и в последнюю минуту возвращаюсь. Но вместо того чтобы хвататься за его мысли, я становлюсь очень-очень тихой и слушаю.

Он отбрасывает волосы с моего лица. Я сама выгляжу похожей на зверя. Сейчас не было чувственности в моем взгляде. Я первобытная женщина с крошечным доисторическим мозгом.

Теперь, когда Ты знаешь кто я. Позволь стать твоим мужчиной.

Он выдувает меня из своей головы с такой силой, что я почти теряю сознание. В ушах стоит звон и раскалывается голова.

Я хватаю воздух ртом. Он ушел.

Я энергично шагала по Темпл Бар. Проснувшись очень рано, я увидела яркий солнечный свет, льющийся сквозь окно моей спальни, я оделась и отправилась выполнить кое-какие дела.

Холодильник был пуст, а я пропустила сразу два Дня Рождения, которые твердо была намерена отметить, прежде чем это затянется еще на дольше, и собиралась импровизировать с ингредиентами, для выпечки торта. Еще с Хэллоуина, масло, яйца и молоко были редкими продуктами, но я как Южанка могла сделать многое и с меньшим, со сгущенным молоком и яичным порошком. Я собиралась испечь толстый, двухъярусный шоколадно-кремовой торт с шоколадной глазурью. Дэни и я смотрели бы фильмы и красили друг другу ногти. Это было бы, как в прежние времена с Алиной.

Я подняла лицо к солнцу. После, казалось бы бесконечной паузы, весна вернулась в Дублин.

Пора солнца и возрождения для меня была запоздалой. Хоть мне и удалось избежать плохой, холодной погоды, занятой то в Фейри то в Зазеркалье, все равно — это была самая долгая зима в моей жизни.

Весна не отличалась особо от зимы, но можно было почувствовать ее в воздухе — поцелуй тепла в легком ветре, запах дующий с океана который обещает бутоны и цветы, если не здесь, то где-то еще в мире. Я никогда не думала, что буду скучать по мухам и насекомым. Ничего не росло в Дублине — значит, не было ни мошек, ни бабочек, ни птиц или пчел. Ни одного цветка не цвело, ни росточка не выбивалось из молодых побегов, ни травинки не росло. Тени уничтожили город, перед тем как хлопнуть дверью с треском на прошлый Хеллоуин. Почва была бесплодной.

Я не была садоводом, но я сделала некоторые выводы. Я была уверена, что если мы правильно удобрим почву, то со временем мы сможем что-нибудь вырастить.

У нас многое нужно было восстанавливать. Деревья выкопать и пересадить. Горшки и ящики для цветов наполнить. Парки перепланировать. Я планировала начать с малого: притащить чернозем из аббатства, высадить немного маргариток, лютиков, может несколько петуний и недотрог. Заполнить мой книжный магазин папоротником и вьюнками и до того как разводить сад на крыше и за его пределами — вернуть ночь в мое собственное пространство.

Однажды Дублин снова будет жить и дышать. Однажды всю эту шелуху, которая была раньше людьми, сметут и похоронят с церемониями. Однажды, туристы придут посмотреть на точку зеро и вспомнить тот Хеллоуин, когда упали стены — может кто-то даже вспомнит ту девушку, которая съежилась на колокольне, помогая спасти день — а потом направятся к одному из шести сотен восстановленных пабов, чтобы отпраздновать, что человеческая раса получила обратно то, что принадлежало ей.