В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Анна Уайтлок

В неоконченной рыцарской поэме «Королева фей» Эдмунда Спенсера (1590) королева также изображается в двух ипостасях: «первая – ее королевское величество, или императрица» Глориана; второе – «самая добродетельная и красивая дама», которую Спенсер называет целомудренной охотницей, Бельфебеей.[1112]В то время как Паттенхэм считает губы и грудь королевы символами королевской власти, Спенсер сосредоточивается на гениталиях Бельфебеи, причем ее наружные половые органы названы средоточием королевской власти. В конечном счете Бельфебея намекает на неверное сексуальное истолкование. Так, рыцарь Браггадочио, неверно поняв природу их отношений, воспринимает ее тело как приглашение не к политической, а к интимной близости, что выливается в попытку изнасилования.[1113]Несмотря на политическую риторику, Спенсер привлекает внимание к прославлению целомудренной власти.

Начиная с 90-х гг. и до конца елизаветинского правления сатирики часто упоминают наружные половые органы королевы, сравнивая их с космосом, описывая их в чувственных подробностях, называя «гладкими», «мягкими», «влажными» и наделяя изысканным, опьяняющим вкусом. Столь подробные интимные описания королевских гениталий в стихах конца Елизаветинской эпохи противоречат созданному самой королевой культу девственности. Возможно, течение возникло в ответ на то, в чем многие видели ханжество ее двора и внутренних покоев. В «Метаморфозе Сциллы» Томаса Лоджа (1589), посвященной «джентльменам из судебных и канцлерских иннов», Глаукус, влюбленный морской бог, описывает тело своей любовницы исключительно в сексуальном смысле: «Но почему, увы, лишен я мраморного грота / Что окаймляет два берега, / Откуда сверкает гора ожившего снега; / Или долину, что молочно-белым брегом граничит, / Где Венера и ее сестры спрятали источник, / Чей милый нектар по сладости все превосходит».

С помощью намека намеков на куннилингус и детальных описаний женского тела в стихотворении указывается средство, благодаря которому жаждущие мужчины могут до биться благосклонности.[1114]В «Венере и Адонисе» Шекспира (1599), произведении, которое сразу же ждал коммерческий успех, Венера – сексуальный агрессор и именно она доминирует над любовником, Адонисом, и поглощена возбуждением. Шекспир описывает не традиционного жаждущего юношу, который ухаживает за своей королевой. В его фантазии более опытная, ненасытная королева / императрица вынуждена умолять более молодого любовника ухаживать за ней.[1115]

Двенадцатую ночь в начале 1594 года Елизавета встречала в Уайтхолле. Во время представлений она сидела рядом с Эссексом; многие видели, как она ласкала его «в милой и благожелательной манере».[1116]Граф флиртовал и смеялся с королевой, они танцевали на глазах у всего двора. Придворный и бывший шпион Энтони Станден писал: «На мой стариковский взгляд, сейчас она красивее, чем когда бы то ни было».[1117]Елизавета находилась в своей стихии: она танцевала, демонстрируя здоровье и энергию, с красивым молодым рыцарем, несмотря на то что уже разменяла седьмой десяток. Однако беззаботная сцена противоречила ужасной правде. Эссекс только что раскрыл заговор против Елизаветы; оказалось, что злоумышленник находился очень близко к королеве.

Доктор Родериго Лопес, португальский еврей, приехал в Лондон зимой 1558 г., в возрасте около тридцати пяти лет. В 1581 г. он стал личным врачом королевы, а до нее лечил высокопоставленных придворных, в том числе Роберта Дадли, Уолсингема и, до недавних пор, самого графа Эссекса. У Лопеса, как у врача королевы, задача была двойная: охрана королевы как лица физического и вместе с тем охрана государства. Он был одним из немногих, имевших позволение входить в королевскую опочивальню. Елизавета любила его, доверяла ему и даровала ему ценную привилегию: монополию на ввоз анисового семени и других лекарственных трав, необходимых для лондонских аптекарей. Однако оказалось, что Лопес воспользовался своим положением для измены, он жил двойной жизнью, был и врачом, и шпионом, служил королеве Англии и был агентом короля Испании. 28 января 1594 г. Эссекс изложил свое открытие в простом письменном заявлении: «Я узнал о самой опасной и крайней измене. Целью заговора была смерть ее величества. Доктор Лопес должен был исполнить злодеяние посредством яда. Я раскрыл его замысел, и теперь все ясно как божий день».

Незадолго до того Лопес навлек на себя гнев Эссекса, рассказав, что лечил графа от сифилиса.[1118]Эссекс не только хотел отомстить за неуклюжее разоблачение, ему хотелось и продемонстрировать свою верность королеве и перебить влияние Сесилов.[1119]После смерти Уолсингема Эссекс занимался сбором разведывательных и контрразведывательных данных. Он нанял двух бывших агентов контрразведки Уолсингема в качестве провокаторов и внедрил их в общину португальских евреев, живших в Лондоне. Сначала его агенты намеревались «подбросить» доказательство заговора, чтобы Эссекс мог побежать к Елизавете и рассказать о своем открытии. Однако его агенты обнаружили сеть настоящих португальско-еврейских шпионов, которые, как оказалось, работали на Филиппа Испанского.

Без ведома Эссекса в общину уже внедрились агенты Уильяма Сесила. Он привлек двойного агента, португальского еврея по имени Мануэль де Андрада. Роль посредника между ними исполнял врач королевы, доктор Лопес.[1120]Более того, последние три года Сесил поощрял и Лопеса стать двойным агентом и с его помощью разоблачил испанскую шпионскую сеть в Англии. Однако Уильям Сесил не знал, что Андрада посоветовал королю Испании использовать доктора Лопеса как шпиона.