Мир пауков. Маг. Страна призраков - Колин Генри Уилсон

С четверть часа Найл шел как заведенный, следуя за передним провожатым. Затем путь пошел вверх, и они оказались в узкой лощине из голого камня, дно которой было гладкое, будто мощеное, хотя из-за узости двигаться надо было цепочкой. Троллю из-за его массивных ног приходилось труднее, чем остальным, но он все так же шел впереди, выдаваясь над покатыми склонами. Уловив, что все чего-то напряженно ждут, Найл сосредоточил внимание. Подъем был окончен.

Лощина подошла к концу, а впереди, подобно брезжившей заре, разливался свет. Они стояли на плоской вершине над озером, раскинувшимся на пару миль меж холмами. Найл, даже будь он один, понял бы, что это озеро священное, сам толком не зная почему.

По всей протяженности (исключение составляла сопка, на которой задержались путники) к его черным безмолвным водам тесно сходились холмы. Там, наверху, это озеро отражало бы всякое кочующее облачко с безупречностью зеркала. Здесь же оно словно излучало ореол таинственности.

С той поры как покинул свои родные стены в пустыне Северного Хайбада, Найл видел два поистине крупных водоема: соленое озеро Теллам и море. И то и другое в свое время искренне его изумили. Священное же озеро вселяло благоговейный трепет. Оно словно являло собой какой-то неимоверный секрет; казалось средоточием некой глубинной вибрации, которой вся его сущность вторила почтительным вниманием.

Тролль и тот, казалось, внимал. Застыв черным обелиском, он стоял так безмолвно, будто и впрямь обратился в камень. Что касается Найла, он готов был проводить здесь не только часы, но и, пожалуй, дни напролет. Он будто впитывал безмолвие, как пустыня впитывает дождь.

Наконец старший из хамелеонов повел немногочисленную процессию вниз. Наклонную плоскость устилал бархатистый серый мох, ступать по которому именно из-за его гладкости надо было осмотрительно. От Найла не укрылось, что в крутой части холма продолблен ряд небольших углублений с плоскими сиденьями и отвесными спинками, как в амфитеатре. Отсюда напрашивался вывод, что люди или какие-нибудь схожих размеров существа забираются сюда, чтобы созерцать дремливую озерную гладь.

Последние два десятка метров были более отлогими, формируя подобие пляжа. У кромки воды серый мох становился зеленым, а в самой воде прорастал миниатюрными стебельками, что делало его похожим на водоросли. С одного-двух метров вода смотрелась такой кристально чистой, что казалась почти невидимой.

Будучи нагими, хамелеоны прямиком пошли в воду и, к удивлению Найла, продолжали идти, пока их не скрыло с головой. Он и сам замешкался ровно настолько, чтобы скинуть сандалии и тунику. Мясистый зеленый мох ласкал ступни; ощущение такое, будто шагаешь по крохотным упругим язычкам. Вот Найл вошел в воду – прохладную, но совершенно не студеную, – и от прилива невыразимого блаженства судорожно, взахлеб втянул воздух. Немудрено, почему хамелеоны забрели в озеро по самую макушку.

Ощущение было сродни той живительной струйке, что сочилась из потолка подземного туннеля. Вновь в него втекала искристая сила, наполняя чистотой, благостью, безотчетной радостью. И с каждым шагом в глубь священного озера вода прочищала все его существо. Как и хамелеонов, Найла тянуло идти и идти, пока не скроет с головой. Затем с удовольствием, какое нередко испытывал, пробуждаясь от глубокого сна, он отступил на несколько шагов, пока голова не оказалась над водой. Ощущение было таким сладостным, что он немало удивился, почувствовав на губах ее откровенно горький вкус.

Вот досада: к берегу уже брели хамелеоны, пробыв в озере всего несколько минут. Хотелось побыть здесь подольше, но Найл все же решил не отставать от спутников. Выйдя из воды, он обнаружил нечто странное. Вода, безупречно чистая и прозрачная, когда в нее входили, теперь изобиловала белесыми частицами размером с булавочную головку. Зачерпнув ладонью воду, Найл вгляделся. Трудно сказать, взвесь ли это какого-то минерала вроде мела или же крошечная растительность. А вот вкус у частиц на поверку оказался таким горьким (Найл по глупости лизнул), что он тут же сплюнул.

Выяснить суть можно достаточно просто: попробовать воздействовать своей волей, как он когда-то воздействовал на рой клейковинных мушек в городе жуков-бомбардиров. Если это минерал, то повлиять окажется сложнее, чем на живую материю.

Найл, разумеется, повернул на груди медальон. При этом, как уже было, пропала связь с хамелеонами, а мир разом потускнел. Тем не менее, подняв и прижав к грудной клетке руку, он по-прежнему мог различать эти белые частицы. Найл сконцентрировал на них все свое внимание. Результат был примечательным: частицы разом пришли в неистовое движение, совсем как тогда рой мушек.

Значит, это ни минерал, ни даже растительность. Какой-то простой организм, вроде мелкой личинки.

Через минуту это подтвердилось: роящиеся тельца вначале замедлились, а потом и вовсе замерли. Получается, он их умертвил, как Доггинз когда-то уничтожил рой мушек, разбередив их так, что они погибли от стресса.

Выйдя на мягкий зеленый мох, Найл обнаружил, что весь покрыт насохшим слоем этих самых телец, которые он попросту стряхнул руками. Подняв тунику, досуха обтерся ею как полотенцем. Любопытно было отметить, что ни одно из телец не пристало к коже там, где на груди находился медальон.

Натянув тунику и повернув зеркало мысли обратной стороной, он поспешил за хамелеонами. А те уже устраивались на ряду сидений, прорубленных в каменном склоне. Как и сам склон, сиденья покрывал серый мох, прохладный и податливый на ощупь. От боли и утомления не осталось и следа. Кстати, исчезли и багровые кольца волдырей на лодыжке и шее, бесследно рассосавшись под кожей.

Он прикрыл глаза, сосредоточился на наполнившей тело радости. Ощущение чем-то напоминало эффект от проглоченных пищевых таблеток из Белой башни, с той разницей, что сейчас отрадное тепло облекало все тело, отчего нервы приятно покалывало чем-то похожим на слабый ток.

Найл в очередной раз отметил, что расслабление в компании хамелеонов совершенно не похоже на обычный отдых; расслабление это ограничивается определенным порогом довольства, за которым или легкая скука, или вообще уход в дремоту. Теперешняя же совместная релаксация незаметно преодолевала эту невидимую черту, словно тихо уводя в некую заводь.

Очевидно, способность хамелеонов расслабляться исходила из того, что им фактически неведом страх. Человек внушает себе, что должен неизменно находиться начеку: а вдруг нежданная напасть. Даже чувствуя себя в полной безопасности, он в силу привычки не способен расслабиться чересчур, в его понимании, глубоко. А вот у хамелеонов такой привычки не было никогда; способность становиться невидимыми свела ее на нет. Так что Найл, познав к этому времени, что значит погружаться глубже обычного предела релаксации, начал прозревать в хамелеонах еще одно любопытное свойство. А именно, что их силы не ограничены одной лишь незримостью. Эти существа, судя по всему, способны растворяться и телом полностью, становясь недоступными даже для осязания. Что, в общем-то, выглядит вполне логичным продолжением перечня их способностей.

От такой релаксации прежде всего замедлилось биение сердца – настолько, что сделалось едва заметным. Пришел момент, когда оно будто остановилось вовсе, хотя по-прежнему ощущалась слабая пульсация в губах и подобие тонкого белого шума в ушах, что можно было истолковать как вибрацию нервной системы. Затем стихли и они. При этом свет словно разгорелся ярче. Еще это можно было сравнить с тишиной, воцаряющейся вслед за тем, как замирает последний звук. Всякая мысль изошла как ненужный балласт, отчего сознание сделалось совсем невесомым. Тишина была такой всеохватной, что слышался даже шорох ресниц при моргании.