Там, за зорями - Оксана Хващевская

пришли строчки из той песни, которую пел ей Лешка. Не нужно было поддаваться чувствам, прошлое но вернешь, и она водь знала, что ничего из этого не выйдет. Не станет она счастливой, так и будет третьей лишней. И не сможет долго притворяться, и даже не перед ним — больше перед собой.

Она полночи проплакала, уткнувшись лицом в подушку, и ей казалось, сердце не выдержит, разорвется от боли и отчаяния, терзавших его. Утром с твердостью внезапно повзрослевшей женщины Злата приняла решение.

— Злата Юрьевна! — уже битый час Марина Александровна пыталась достучаться до Полянской, приводя десятки доводов о поспешности и неправильности ее поступка, но девушка была непреклонна.

— Марина Александровна, простите, но… Я, правда, не могу больше работать здесь. Мне нужно уволиться, я должна…

— Вы куда-то уезжаете? В районный центр? Но вам совсем необязательно уходить от нас. Большинство учителей в нашей школе ездят из города. Мне казалось, вам у нас нравится, и дети вас полюбили.

Злата на мгновение закрыла глаза. Она чувствовала себя ужасно. Прошло несколько дней после того, как Виталя подвозил ее в Горновку, после того, как он остался, после того, как они снова стали близки. Все эти несколько дней стали настоящей пыткой для Златы. Она не могла притворяться и не могла видеть Марину Александровну. Слишком стыдно ей было и слишком больно. Она завидовала ей, она ревновала к ней, она хотела бы оказаться на ее месте. Но вместе с тем ей было жалко эту женщину, умную, интеллигентную, симпатичную, может быть, чуточку строгую, но ведь завуч не могла быть другой. Это была пытка, которую Злата Полянская не могла больше выносить. Решение уволиться пришло само собой и показалось единственно правильным.

Она не стала ни с кем советоваться и ничего не сказала маме, просто пришла и написала заявление. Теперь она знала, что должна делать.

Вечером приехал Дорош. Злата, как раз поужинав, сделала себе чай и, забравшись с ногами на табуретку, сидела, обхватив чашку руками и задумчиво глядя в темноту за окном. Дверь была не заперта, а она не услышала, как подъехала машина. Просто обернулась, когда хлопнула входная дверь, а через секунду в проеме двери возникла его фигура.

Сердце екнуло в груди и сильнее забилось, когда их взгляды встретились. Он ни разу не позвонил за эти несколько дней, а она, отчаянно желая услышать его голос, сама не решалась набрать. Она не знала, когда он приедет снова и приедет ли вообще. Теперь она могла только ждать его и молиться, чтобы каждая новая встреча с ним не стала последней.

— Привет! — сказал он и улыбнулся, но в глазах не было улыбки — они смотрели настороженно и выжидающе.

— Привет. Будешь чай? — спросила она, вставая из-за стола. — Чайник горячий еще. Только что вскипел.

— Ну да, не откажусь. На улице жутко холодно.

Мужчина снял шапку, расстегнул молнию в куртке и прошел на кухню. Опустившись на табуретку, он сомкнул руки в замок и с повышенным интересом стал рассматривать цветочный узор на оконных занавесках.

Он молчал. Молчала и Злата, пока делала ему чай.

— Может, сделать тебе бутерброд? — спросила она, ставя перед ним чашку с дымящимся ароматным чаем.

— Нет, спасибо.

Злата собралась было отойти, но Виталя удержал ее за руку.

— Что случилось, золотая моя, и куда это ты собралась? — с улыбкой и невероятной нежностью в голосе спросил он, спросил так, как спрашивал раньше.

Он, конечно же, уже обо всем знал.

— Постой-постой, дай я угадаю! Лешка Блотский позвал тебя замуж, ты согласилась и теперь уезжаешь с ним в Минск?!

Злата улыбнулась.

— Я прав? Могу поспорить, решили вы все, когда он был здесь в последний раз! Вы выглядели такими счастливыми, такими влюбленными…

— Ты видел меня с Лешкой? — в испуге спросила она, и ее и без того большие глаза сделались огромными.

— Видел. На старый Новый год. Ты не появлялась на работе, а я не мог больше не видеть тебя. Я беспокоился, и мне хотелось хотя бы просто убедиться, что с тобой все в порядке, что ты жива-здорова, — мужчина усмехнулся. — Я и убедился. Так я прав?

— Я думала, ты развлекаешься там, в домике. Думала, ты привез туда другую девушку… Знаешь, что в школе говорили о тебе?

— Догадываюсь. Что я ужасный бабник. Что девок у меня было пруд пруди И я только и делаю, что изменяю своей жене на протяжении всей совместной жизни. Так?

— Примерно! А еще говорили, что Марина Александровна обо всем знает…

— Марина Александровна, конечно, подозревает, но роман у меня только с тобой. Злата послушай, — тяжело вздохнув, заговорил мужчина, отбросив свою наигранную веселость — Послушай и запомни, больше мы к этому разговору возвращаться не будем. Я не стану сейчас обсуждать с тобой свою семейную жизнь не стану ни в чем оправдываться и что-то объяснять. Я просто хочу, чтобы ты знала: ты мне не безразлична. Именно поэтому я и не сказал тебе всей правды и именно поэтому я сейчас здесь. Но! Это не значит, что я держу тебя! Я знаю, ты обязательно должна выйти замуж и родить ребенка! Тебе надо устраивать свою жизнь! Я ни в коей мере не хочу тебе в этом мешать! И если ты выбрала Лешку…

— И ты меня вот так просто отпустишь? — спросила она дрогнувшим голосом, проглотив рыдания, застрявшие в горле.

Она смотрела в темные миндалевидные глаза своими — огромными голубыми, блестевшими от слез. За его глаза и улыбку в эти мгновения она готова была отдать свою жизнь Отдать всю, без остатка, отказавшись от всего, только чтобы он был, просто был, пусть даже и редким гостем в ее жизни. Он ведь был ей таким родным, таким близким, он был неотъемлемой частью ее самой.

— Ну, не так просто! — улыбнулся он и притянул ее к себе. — И я все же надеюсь, что даже после твоего замужества мы не перестанем дружить!

Дорош обнял ее, усадил к себе на колени и коснулся губами ее щеки. Злата же в ответ обвила руками его шею и, вдохнув такой знакомый до боли аромат его парфюма, прижалась губами к его виску.

— Я не собираюсь замуж за Лешку, просто учительская деятельность, как оказалось, не моя стезя. Я не хочу больше работать учительницей в этой школе. Деньги у меня пока есть, а весной я найду себе что-нибудь другое, — тихо сказала она, не собираясь открывать ему истинных мотивов своего поступка, а их было много.

Дорош ничего не ответил,