Британская разведка во времена холодной войны - Колдер Уолтон

Фантазии Уилсона достигли апогея в 1975 г., который стал известен как «год разведки», в течение которого широкой общественности стали известны заговоры ЦРУ с целью дестабилизации и убийства руководителя коммунистической Кубы Фиделя Кастро. Вера премьер-министра в то, что ЦРУ и другие спецслужбы играют с ним в «грязную игру», была одной из его главных забот в последние два месяца его пребывания в должности в 1976 г. Его паранойю усилил странный скандал вокруг лидера Либеральной партии Джереми Торпа, факты которого столь необычны, что их можно было бы счесть фантазиями, если бы они не были реальны. Речь идет о попытке убийства в 1975 г. бывшего любовника Торпа – бывшего манекенщика по имени Норман Скотт. Неопытному предполагаемому наемному убийце Эндрю Ньютону – бывшему летчику авиалиний удалось убить только собаку Скотта – датского дога по имени Ринка; по этой причине скандал стал известен как «Ринкагейт».

В начале 1976 г., находясь под судом по обвинению в мошенничестве со страховыми пособиями, Скотт публично заявил, что его «преследовали» за сексуальные отношения с Торпом. Чтобы спасти репутацию, Торпу удалось убедить Уилсона в том, что он стал жертвой изощренного заговора, разработанного BOSS. Тот факт, что Уилсон принял отговорки Торпа, лишь доказывает его сильную зацикленность на заговорах разведслужб и паранойю, учитывая то, что единственное «свидетельство» заговора исходило от южноафриканского независимого журналиста и агента BOSS Гордона Уинтера. Уинтер раньше спал со Скоттом, а узнав о его интрижке с Торпом, сделал достоянием гласности историю о предполагаемом заговоре. И хотя британские разведывательные службы, включая МИ-5, быстро выяснили, что это была «личная инициатива» Уинтера, Уилсона было не переубедить. Несмотря на то что было очевидно, что BOSS не являлось достаточно опытной службой, чтобы проводить разведывательные операции, Уилсон (и часть СМИ) настаивал на своей точке зрения до конца своего срока пребывания в должности в апреле 1976 г. и после этого. Душевное равновесие Уилсона начало ухудшаться за месяцы, предшествующие его уходу в отставку, и он даже поставил парламентский вопрос, чтобы ответить для печати: «У меня нет сомнений в том, что имело место немалое участие Южной Африки в недавних событиях, имеющих отношение к лидеру Либеральной партии». Источником информации, которая дала повод к возникновению у Уилсона теории заговора с участием BOSS, была его личный и политический секретарь леди Фолклендер, или, как он ее называл, «детектив-инспектор Фолклендер»116.

В противоположность параноидальным плодам воображения Уилсона несколько бывших офицеров SIS утверждали, что SIS снабжала правительство Великобритании ценными разведывательными сведениями в преддверии конца режима апартеида и обеспечивала канал обратной связи между «белым» правительством Южной Африки и Африканским национальным конгрессом (ANC) Нельсона Манделы. Говорили также, что сам Нельсон Мандела был агентом SIS, хотя человек, который сделал такое заявление, изменник и бывший офицер SIS по имени Ричард Томлинсон, далеко не заслуживает доверия, и Мандела энергично отрицал это117.

Британская разведка поддерживала не менее неудобные отношения с так называемой Федерацией Центральной Африки – нелогичной конфедерацией, придуманной Великобританией, в которую входили три совершенно разных государства, расположенные к северу от реки Лимпопо, – Ньясаленд (позднее Малави), Северная Родезия – Замбия и Южная Родезия (Зимбабве). Вся эта федерация, простиравшаяся более чем на тысячу миль от устья реки Замбези до озера Танганьика, граничила с семью другими странами. Министерство по делам колоний благосклонно относилось к образованию федераций везде, где только возможно, – в Малайе, Вест-Индии и Южной Аравии, – даже если входящие в нее государства имели мало общего между собой.

Именно так обстояло дело с Центральноафриканской федерацией. Даже поверхностное изучение народов этих трех территорий выявило бы, насколько они не похожи и насколько им не годится быть слепленными вместе. Ньясаленд и Северная Родезия были британскими колониями, тогда как более сорока лет Южная Родезия была самоуправляющимся доминионом. Если отставить в сторону колониальную историю, демографическая картина трех государств была сама по себе достаточной причиной, чтобы они существовали раздельно. В Южной Родезии имелась гораздо большая доля белых поселенцев (один белый на 13 чернокожих африканцев), чем в Северной Родезии (один белый на 31 африканца), тогда как в Ньясаленде это соотношение было гораздо больше (один белый на 328 чернокожих африканцев). Попросту говоря, власть белых гораздо крепче укоренилась в Южной Родезии, где с 1945 г. существовало «белое» расистское правительство. Это вызывало сильное напряжение в отношениях с двумя другими государствами федерации. Тем не менее Лондон прикладывал усилия к тому, чтобы эта федерация существовала и функционировала, даже если она и была всего лишь символом приверженности многонациональной политике Великобритании в Африке. Однако в частном порядке некоторые британские чиновники признавали, что эта федерация – «рай земной для европейских поселенцев и глубокая могила для местного населения»118.

Когда началась холодная война, МИ-5 с переменным успехом помогала поддерживать безопасность в Центральноафриканской федерации. В 1953 г. она играла руководящую роль в создании Федерального бюро безопасности и разведки (FSIB), первый глава которого Морис де Кехен «Боб» до этого служил в качестве офицера связи МИ-5 по вопросам безопасности в Центральной Африке. На FSIB была возложена ответственность за всю федерацию, но находилось оно в Солсбери, Южная Родезия, и, что неудивительно, контролировалось членами южнородезийского правительства. Должность «Боба» де Кехена поставила Лондон в неловкое положение. Офицер МИ-5 руководил разведывательной службой правительства, которое было не в ладах с самой Великобританией.

Самым печально известным эпизодом, которым пришлось заниматься FSIB, было объявление чрезвычайного положения во всех трех государствах федерации в 1959 г. после того, как особый отдел в Ньясаленде обнаружил заговор с целью убийства видных британских деятелей. Власти отреагировали так же неуклюже и непродуманно, как и другие колониальные правители на аналогичный вызов. В начале марта 1959 г. губернатор Ньясаленда сэр Роберт Армитадж объявил чрезвычайное положение, которое ввело в действие драконовское законодательство; и вскоре оно было распространено на другие государства федерации.

Как и в случае с восстанием мау-мау в Кении, события в Ньясаленде подтвердили страхи тех людей на Уайтхолле и в федерации, кто видел махинации Москвы за всеми антиколониальными заговорами. Когда шестью годами раньше, в 1953 г., в федерации возникли беспорядки, тогдашний губернатор Ньясаленда сэр Джеффри Колдби попросил у МИ-5 совета в отношении «опасной антибританской организации, подверженной влиянию извне». Местный особый отдел в Ньясаленде был плохо оснащен для того, чтобы оценить характер угрозы, с которой он столкнулся. В распоряжении отдела были скудные ресурсы: хотя у него и были пишущие машинки, ему настолько не хватало финансирования, что в предыдущем 1952 г. его старшим офицерам приходилось работать на них самим. Однако начальник иностранного отдела МИ-5 сэр Джон Шоу уверил министерство по делам финансов в неправдоподобности существования «опасной антибританской организации», вдохновляемой из-за границы, и порекомендовал обратиться за советом к «Бобу» де Кехену – офицеру связи по вопросам безопасности в Центральной Африке. Лишенный паникерских настроений отчет де Кехена был попыткой представить состояние дел в ином свете для колониальных чиновников, которые были склонны везде видеть злонамеренное коммунистическое влияние: «У тех, кто не привык читать политические и разведывательные сводки, есть естественная склонность полагать, что ситуация с безопасностью беспросветна. Тогда как тем, кто привык к таким вещам, она кажется, вероятно, не хуже, чем обычно. Такие сообщения явно выдвигают на первый план дурное, так что люди склонны забывать, что 95 % населения вполне довольны и законопослушны»119.