Бегство в Египет. Петербургские повести - Александр Васильевич Етоев

потому, что жив-здоров их создатель. Единственный для них способ сделаться от него независимыми – это зафиксировать его в полночь, во время Крайних Воздействий, Большой Круглой Печатью, хранящейся в директорском сейфе. То есть окончательно переменить ему имя и упечь его до скончания века в стены филиала НИИЧАВО. Здесь он будет в целости и сохранности культурно проводить своё время, а там они разгуляются на просторе, избавившись от своей зависимости.

– И выгоды вам от этого уже никакой, – закончил Щекотун свою речь и перешёл на другую тему: – Как вам наша водная артерия? Нравится? Бзда – она только с виду скромная, пока течёт в Заповеднике. А на воле она широкая и могучая, особенно весной, в половодье. Сам я этого, конечно, не видел, знаю из учебника краеведения. Посмотреть бы. – Щекотун завздыхал. – Особенно те места, где Бзда сливается с Тлёй и Ржой. Такая, говорят, красотища…

Он умолк на секунду, потом продолжил про речку:

– Это наша Рио-де-Оро. Чего здесь только не выловишь. От римских блях и греческих монет до пуговицы русского солдата, как говорится. Один мой знакомый выловил порцию отварной рыбы под соусом «ридинг», кровавый ростбиф с приправой из мухоморов, пирог с ревенем и крыжовником и честерского сыра головку. Это не считая нескольких чашек превосходного цейлонского чая «Принцесса Нури». Представляете?

Всё это было интересно, и даже очень, но Андрей Т., пока Щекотун рассказывал, то и дело поглядывал на часы. Он нервничал, время уходило впустую.

Щекотун посмотрел на шахматную доску, зажатую у Андрея Т. под мышкой.

– Решили, как в молодости, на доске? Теперь это называется «сёрфинг». – Он потрогал лакированную поверхность. – Хорошее дерево, настоящее. Такое не подведёт. Бревно или, там, какая коряга, пусти их в проточную воду, они и поплывут по течению. А шахматы – те с характером. Они плывут всегда против. Как стружка от гроба или скорлупа от змеиного яйца. Или рыба, когда на нерест идёт. Вам помочь?

– Спасибо. – Андрей Т. осторожно положил раскрытую доску на воду, лакированными клетками вниз, и так же осторожно, как положил, ступил на доску ногами. – И вдвойне спасибо, что выручили. – Он тихонько оттолкнулся от берега.

– Пожалуйста. – Щекотун стоял у воды и махал Андрею рукой. – Такая моя судьба, всегда кого-нибудь выручать.

Скоро его фигурка исчезла, съеденная речным туманом. 

Глава 12

Он давно потерял счёт времени – то ли время остановилось в беге, то ли оно, как борода на лице, вело себя в Заповеднике не по правилам. Плыть на доске было тесно и неудобно. Ноги сводило, и тогда наш путешественник, преодолев брезгливость и беспокойство, примостился на доске сидя, а ноги опустил в воду.

И сразу же пожалел об этом. Что-то скользкое, юркое и холодное ухватило его за пятку, пощекотало её недолго и отпустило. Андрей Т., едва не потеряв равновесие, выдернул ногу из воды и разглядел у себя на пятке короткую неумелую надпись синим химическим карандашом: «Прямо мель, бери левее, к фарватеру». И подписано: «Лейтенант Скворешня».

У него отлегло от сердца. Он стал загребать левее, чтобы не загорать на мели. Справа, по ходу плавания, в темноте затрепетал огонёк.

– Эй, там, на доске! Не желаете присоединиться к ужину? – послышался издалека голос.

– Спасибо за приглашение, не могу, – крикнул в ответ Андрей Т.

– А что так?

– Спешу.

– Жаль. Опять нам сидеть голодными.

Андрея Т. передёрнуло. Выходит, не все обитатели этой речки были такими доброхотами, как Скворешня.

Доска плыла и покачивалась, покачивалась и плыла, и было это так медленно и сонливо, что Андрей Т. не заметил, как задремал.

Сколько он проспал, неизвестно. Проснулся он от тихих ударов – дерево стучало о сталь. Шахматная доска постукивала о стальную решётку, перегораживающую русло реки. Толстые прутья решётки тянулись от поверхности вверх; нетрудно было предположить, что точно такие же прутья тянутся до самого дна.

Андрей Т. потрогал металл. Ни ржавчины, ни налёта гнили. Опять этот проклятый стибон. Одним словом, приехали.

В стороне, наверно на берегу, раздавались тихие скрипы. Он прислушался: похоже, скрипело дерево. Андрей Т. направил доску туда, руками перебирая прутья. Двигался он осторожно – не хотел, чтобы его обнаружили. Скоро из прибрежной неразберихи, мутных пятен и щербатых теней, стало вырисовываться строение. Странное это было строение – угловатое, невидное, дёрганое, перекошенное и как будто живое.

Жёлтый свет из маленького оконца освещал прибрежный песок и какую-то костлявую лапу, очень похожую на куриную. Вела она себя вроде мирно – вяло ковырялась в песке да почёсывала лениво брёвна, выскребая из них мох и труху.

И к бабке было ходить не надо, чтобы понять, что это такое. Избушка на курьих ножках в натуральную, то есть, величину.

Тогда Андрей Т. причалил, стряхнул воду с доски и направился к низенькому крыльцу, держась от ноги подальше. Кто знает, вдруг она, как дурная лошадь, лягнёт своим куриным копытом, и ходи потом околевай, загипсованный.

Но ноге до него, похоже, не было никакого дела; она спокойно впустила Андрея Т. на крыльцо и дала постучаться в дверь. За дверью мирно играло радио и голос певицы Зыкиной бодро выводил «Я – Земля…».

– Заходи, коль пришёл, не заперто, – ответили из-за двери.

Андрей Т. пошаркал подошвами о крыльцо и прошёл в избушку.

За широким столом без скатерти сидела очень даже знакомая личность и улыбалась беззубым ртом. Марфа Крюкова, бабка Мара, – это была она. Рядом с ней сидела в точности такая же бабка, полная её натуральная копия. Разница была только в нарядах. На одной был пёстрый платок и выцветшая за столетия кацавейка, на другой – зимняя милицейская шапка старого, довоенного ещё образца и старенький женский ватник.

На столе стоял самовар, баранки в большой тарелке и вафельный торт «Сюрприз». Бабки чинно сидели рядом и пили чай из широких блюдец.

Андрей Т. хотел поздороваться и переводил взгляд с одной на другую, не зная, с кого начать.

– Здравствуйте, – сказал он обеим сразу, разглядев в углу золочёные образа и на всякий случай перекрестившись.

– Шахматы, мил человек, у печки поставь, пусть чуток пообсохнут. – Бабка Мара показала блюдцем на печку, потом сказала гостю приветливо: – Наплавался, натрудился, теперь садись, подкрепи желудок. Вот напитки,