Бегство в Египет. Петербургские повести - Александр Васильевич Етоев

в этой самой Печати. И все мы ею здесь припечатаны.

– Припечатаны, – поддержал Андрей.

– А на воле, там тебе не житьё, – пропела она на высокой ноте, показывая в темноту за окном, – там чужое. Злые люди, ой злые!..

Голос Зыкиной исчезал в поднебесье и скоро совсем исчез, съеденный немыслимой высотой.

Стрелка показывала одиннадцать. Андрей вздрогнул, протёр глаза, увидел своё отраженье в тульском бабкином самоваре, надкусывающее чёрствый баранок. Бабка Голубая Шапка по-прежнему сидела напротив, почавкивая набитым ртом.

В окнах вдруг потемнело, хотя куда уж было темнеть, и так темень стояла тьмущая. По избушке ударил ветер. Пол накренился. Андрей Т. едва успел ухватить заскользившее по столу блюдце.

– Никако Кащей летит? – Марфа Крюкова взяла со стола баранок, навела его на окно, покрутила, чтобы усилить резкость, и подслеповато прищурилась. – Тако вроде не обещался. И Змей Горыныч сейчас в роддоме, ждёт наследника, Горыныча-младшего. Может, это Маленький прынц?

Сии научные размышления были внезапно прерваны тремя франмасонскими ударами в дверь.

– Кто там? – строгим голосом спросила старуха, на всякий случай прячась за самовар.

– Ваша мать пришла, молочка принесла, – ответили из-за двери.

– Какая такая мать? – Марфа Крюкова подмигнула зачем-то Андрею Т. Тот не понял, но ответил ей тем же.

– Какая? А вот такая! – Дверь открылась; на пороге стояла двугорбая предводительница уродов. Остальная компания выглядывала из-за её спины. – Ни с места! Всем сидеть, как сидели! – Дюжина воронёных стволов торчала в дверном проёме, это не считая многочисленного числа единиц колющего, режущего, пилящего и вспарывающего оружия.

– Вот ведь страсти-ужасти! То-то мне всю ночь удавленник на дереве снился. – Марфа Крюкова всплеснула руками, но, казалось, нисколько не удивилась.

Бабка Голубая Шапка мгновенно обрела голос.

– Вот он! Косточка к косточке, волосок к волоску! В лучшем виде, как и приказывали. – Она тыкала пальцем в Андрея Т. и преданно улыбалась двугорбой.

Двугорбая подошла к столу. Желеобразный человек-блин, протиснувшись откуда-то сбоку, проблеял козлиным голосом:

– Аще алчет недруг твой – ухлеби его, аще жаждет – напои его. – И потянулся к торту «Сюрприз».

– Отставить жрачку! – осадила его начальница. Тот в момент втянулся в толпу сопровождавших её безгорбых помощников.

– Что, папанькин, напутешествовался? – ласково обратилась она к опешившему Андрею Т. – Уйти от нас захотел? Деток своих оставить? Думал, здесь у нас глушь? Саратов? Живём в лесу, молимся колесу? Зашёл за ёлку – и поминай как звали? Здесь у нас всё на виду, все друг про друга знают. В Заповеднике как: сказал куме, кума – свинье, свинья – борову, а боров всему городу. Верно? – Последняя фраза относилась уже не к Андрею Т., а к угрюмой шатии-братии, столпившейся за спиной начальницы.

Скелетообразный фашист гыгыкнул. Герой-любовник элегантно захохотал, прикрыв рот ладошкой в татуировке. Застенчивый упырёк улыбнулся, стащил со стола баранок, покрутил его для вида на пальце и, не жуя, уложил в живот. Хмырь с перебинтованным кулаком сдержанно пожевал челюстью. Желеобразный человек-блин задрожал своими восемнадцатью подбородками. Бабка Голубая Шапка забулькала недопитым чаем и зажамкала недожёванными баранками.

Скоро все успокоились. Эстрадная халтурщица, погасив улыбку, уселась на горбатую лавку, закинула ногу на ногу и вытащила из лифчика вместе с титькой длинную сигарету с фильтром. Хмырь, как истинный джентльмен, тут же угостил её огоньком от импортной зажигалки «Ронсон». «Мерси», – сказала ему халтурщица и томно почесала под мышкой. В избушке запахло потом. Со стороны поглядеть – просто идиллическая картинка, а не надругательство над свободой личности.

– Вставай, папашка, пойдём. Кончилось твоё время. – Двугорбая похлопала Андрея Т. по плечу. Тот продолжал сидеть, тупо глядя в серебро самовара. Она вздохнула и железным сточенным ногтем поскребла глаз-катафот. – Папаша, ты что, не понял? Вставай, говорю, идём. Круглая Печать ждёт.

– Может, щей на дорожку? – услужливо предложила Бабка Голубая Шапка. – Или огурчиков малосольных?

– Кто любит кислое да солёное, а кто красное да креплёное, – ответила ей двугорбая ведьма, поманила пальцем фашиста и кивнула на сидящего пленника. – Объясни, папаша не понимает.

Фашист осклабился и закатал рукава.

– Во зинт ди вафн? – сказал он, низко наклонившись к Андрею Т.

– «Где прячешь оружие?» – Бабка Голубая Шапка вызвалась в добровольные переводчицы.

Андрей Т. молчал.

– Во зинт минэн фэрлэкт? – Фашист потёр кулак о кулак.

Андрей Т. поморщился. От фашиста пахло давно не стиранными носками.

– «Где заложены мины?» – перевела Бабка.

– Гипт эс панцэр? – Кулак фашиста запрыгал возле лица Андрея.

– «Есть ли танки?»

Андрей Т. отвернул лицо.

– Не колется, – доложил фашист и вопросительно посмотрел на ведьму. – Разрешите приступить к пыткам?

– Спокойно, без рукоприкладства! – Дверь хлопнула. На пороге стоял Базильо. С гаванскою цыгарой во рту и в серой ковбойской шляпе, он выглядел как народный мститель из какого-нибудь голливудского синема́. – Совсем с ума посходили? Время – деньги! Печать не ждёт! А вы тут цирк с допросом устраиваете.

Он подошёл к Андрею и пристально посмотрел на него.

– Пойдёмте, молодой человек, – сказал он, попыхивая цыгарой.

Андрей Т. поднялся. В зелёном глазу кота дрожала искорка смеха.

Компания двугорбой засуетилась. Хмырь с фашистом взяли Андрея Т. под руки и вывели за порог. Следом вышли ведьма и кот Базильо. Остальная шатия-братия громко переругивалась в дверях – никто не желал уступать другому дорогу.

Дойдя до паутинки-тропинки, что тянулась вдоль подвальной реки, Базильо и двугорбая ведьма остановились.

– Налево, – сказал Базильо, указывая цыгарой вбок.

– Направо, кабинет там. – Ведьма показала направо и задви́гала своими горбами.

– Направо – долго, не успеем, есть путь короче, – жёстко сказал ей кот и выпустил изо рта огромное колесо дыма. 

Глава 13, последняя

До полуночи оставались минуты, когда кот, горбатая и её команда, пройдя бесконечными лестницами, коридорами, подвалами, чердаками, помещениями для мётел и швабр, какими-то «Опилочными» и «Подтирочными», «Вилочными», «Ложечными» и «Бутылочными», отконвоировали покорного пленника к двери с надписью на табличке: «Директор».

Встречал их господин Пахитосов. Он нервно переминался у входа, жевал отклеивающийся ус и то и дело озирался по сторонам.

– Время, время! – Побарабанив по наручным часам, он зыркнул глазом на подконвойного и вытащил из кармана ключ. – Битый час здесь торчу, а вы прохлаждаетесь