"Огненное зелье". Град Китеж против Батыя - Владислав Стрелков

– Уй-ча! – Поганый опять атакует.

Рванул саблю и наклонился вперед, скачу навстречу, держа клинок перед собой. Страшный удар вырывает из седла. Подтаявший снег смягчает падение и облепляет со всех сторон. Еще больше черных точек в глазах, а сырость и холод проникают под доспех, ненадолго принося облегчение. Рукой провожу по плечу – монгольское копье, соскользнув с нагрудника, вспороло кольчугу и, не достав до тела, прошло вдоль поддоспешника. Опять меня спас старый бронежилет, но все равно плечо превратилось в сплошной синяк. Матерясь от пульсирующей боли и нащупав рукоятку сабли, с трудом поднимаюсь.

Знаю, ему тоже досталось! Поганый копошился в четырех метрах. Острие копья вошло в его плечо, сорвав несколько стальных пластин вместе с солидным куском стеганого халата, и вспороло сетку кольчуги.

– Вставай, Тургэн. Ты ведь именно за мной шел?

Степняк дотянулся до мохнатой шапки, обшитой стальными пластинами, надел ее и начал злобно сверлить меня раскосыми глазами.

– Ты догадлив, урус.

Поганый, с саблей в правой руке и с клевцом в левой, замирает в трех метрах от меня.

– Я шел за тобой. За твоей жизнью, урусут.

Покачивая саблей, достаю засапожный нож. От клевца бронь не спасет, а кроме засапожника и сабли, у меня ничего нет. «Каратель» не в счет.

– Плоха у тебя броня, монгол.

– Это была лучшая цзыньская работа, урус, – морщится тот. На левом плече у него расползается темное пятно. – Ты умрешь, урус, и я заберу твою бронь, она хорошо защищает от стрел. Я таких еще не видел. Она будет моя.

– Спешишь, монгол?

Внимательно смотрю за перемещением степняка.

– У нас говорят – не дели шкуру неубитого медведя.

Перемещаюсь так, чтобы держать степняка на расстоянии. Поганый, покачивая оружием, по-кошачьи ступает по подтаявшему снегу. Лицо монгола еще больше ощерилось. Похоже, его совсем не беспокоит рана. Плечо у меня тоже болеть перестало. Делаю еще один шаг и останавливаюсь. Дальше обрыв с полосой чистой воды.

– Уй-ча! – Степняк прыгает вперед, его сабля скрежещет по нагруднику, а я ловлю ножом клевец и отвожу в сторону. Саблей рублю наискось, по самому низу. Китайская кольчуга не подводит, но халат расползается, открывая ровное кольчужное плетение, и путается в его ногах. Поганый отскакивает и срубает мешающие лоскуты. Я уже рядом, но степняк успевает подставить под удар сабли клевец. Ножом бью в бок. Монгол чудом уворачивается от клинка и взмахивает саблей. Теперь отскакиваю я. Тургэн смотрит на меня и делает пару резких движений. Я легко отбиваю клинком летящие в меня ножи.

– Ты сильный богатур, урус, – шипит Тургэн.

– Меня зовут Владимир Велесов, поганый.

Монгол шагнул вперед, сталь в его руках замелькала. Удар справа – спасает бронь, слева – и нож улетает, выбитый из руки тяжелым узким топором. Монгол вдруг распластался, саблей блокирую клевец, а его клинок сильно бьет по ноге. Не обращая внимания на боль, пинаю руку с топором – клевец улетает в сугроб. Степняк отскакивает и тут же наносит быстрый удар саблей.

Крак! Клинки скрещиваются и ломаются. Одновременно отбрасываем обломки и смотрим друг на друга. Монгол криво улыбается:

– У меня был раб, цзынец. Он убил много наших воев. Голыми руками. Но я его победил и оставил в живых. Он многому меня научил, урусут. Убивать голыми руками легко, и я сверну тебе шею.

– Попробуй.

– Уй-ча!

Монгол прыгает вперед, резко выбрасывая свою ногу. Приседаю и, подбивая ногу в сторону, бью степняка кулаком в пах. Тургэн скручивается в улитку, но упасть я ему не даю. Захват за шею… хрустят позвонки, и труп скатывается с обрыва.

– Плохо учил тебя тот цзынец, степняк.

Пришел в себя от дикого зуда и гула в голове. Вокруг жужжание, сквозь которое угадывается… птичий щебет. Какой щебет зимой? И почему так душно? Открываю глаза и… вижу зеленую листву в огромной кроне дерева. Рука цепляет густую шубу мха.

От увиденного меня подбрасывает, я вскакиваю и тут же падаю от нахлынувшей слабости. Сидя на мягком ковре мха, пережидаю резь в глазах, затем медленно их открываю и опять оглядываюсь. Не понял, а где снег? Где вообще я? Куда меня занесло?

Потряс головой, и она вновь загудела. Накатил приступ тошноты. В цветных кругах, плавающих перед глазами, разглядел смутно знакомый лес. Нет, сначала надо прийти в себя, может, это все глюк? Немного посидел с закрытыми глазами. Вроде стало легче – голова гудеть перестала, тошнота отошла. Только жужжание осталось, и то еле слышно. Опять смотрю на летний лес. Нет, это не глюк, но как это возможно? Я что, пролежал в лесу несколько месяцев? Всю зиму и весну? Бред.

Может, я умер? Тогда почему все болит? Голова, руки, ноги, все тело? Пошевелил ногами и руками – целы вроде, только дико чешутся. И не только они. Все тело, кажется, представляет собой сплошной комок раздражения. И что-то колет сзади в плечо. Подсунул руку под ворот и пропихнул ее дальше, под самый броник. Ага, вот что колется. Наконечник стрелы. Похлопал по сапогу. Нож на месте. Достал «Каратель» и, чуть повозившись, выпихнул наконечник наружу. Потом потрогал плечо. Ой, а рана-то заросла! А так зажить она может, если только…

Медленно поворачиваюсь и смотрю назад. А сзади дуб, и рядом с ним я вижу мой фонарь-свечу. Я в своем времени. Рука сжимает толстый корень. Как же так?!

Потер виски, вспоминая, что со мной произошло. Не помню ничего. Как я тут оказался?

Так, я сражался с монголом у какой-то речки. А почему «какой-то»? Название ее я знал – Люнда. Ладно. Сражался с Тургэном, свернул ему шею, а потом?

Зеленая листва тихо шумит, и в эту музыку леса чудесно вплетается птичий щебет. И я вспоминаю – после схватки на меня навалилась дикая усталость. От кровопотери в глазах поплыли темные пятна. Сознание включалось урывками. Помню, как пала лошадь. Дальше я шел сам. И все. Значит, я пришел к дубу сам, без сознания, на одном автопилоте.

А можно ли обратно вернуться? В надежде хватаюсь за ствол – ничего. Еще раз – фонарь не исчез…

После десятка попыток решил идти домой. Отдохну, подготовлюсь лучше, чем в прошлый раз, вернусь к дубу и вновь попытаюсь вернуться в то время.

С трудом встал и посмотрел на себя. Хм, понятно, почему мне так жарко. Я же весь в зимнем, а тут лето. И все это порвано или рассечено, и в крови. В моей крови. Сунул пальцы в разорванный рукав, раздвинул кольца и посмотрел на руку. Зажило. Тут же посмотрел на левую ладонь, и тут тоже. На ноги можно и не смотреть. И так понятно, что заросло. Маклауд, мля!

Как домой идти? Вид-то у меня убойный, до первого жителя, а там…

Постоял и подумал – стоит ли бронь тут снимать или нет? Бросать ее и саблю не хотелось, все-таки память, а в руках нести тоже неохота. Решено: разденусь дома, уж потерплю как-нибудь.