Осень на краю - Елена Арсеньева

– Благодарю вас, – сказала она, обращая к помощникуначальника усталое темноглазое лицо. – Вы очень любезны, спасибо.

– Спокойной ночи, сударыня, – проговорил помощник, с усилиемподавляя зевок, и подумал, что наконец-то и ему можно на некоторое времяприлечь. Самое малое часа три поезд будет в пути без всяких остановок.

За Ковалевской закрылась дверь. «На кого же она похожа?» –снова подумал помощник начальника поезда, стаскивая сапоги.

Он уже лег, уже начал засыпать, когда вдруг сообразил: влице сестры Ковалевской было что-то собачье. Эти слегка навыкате карие,блестящие глаза, толстые щеки… Она похожа на мопса, вот на кого! На толстогомопса!

Марина свернулась клубком и натянула на голову одеяло. Ввагоне топили, было даже душно, однако ее бил неутихающий озноб. На одеяло онанабросила полушубок, но все-таки мерзла. Именно поэтому она легла нераздеваясь, хотя постель была застелена отличным, просто-таки довоенным, пустьне крахмальным, но отлично выстиранным и проглаженным бельем.

Давно она не спала на таком белье. Больше двух лет!

Впрочем, дело было не только в том, что она мерзла.Раздеваться было страшно. А вдруг ворвутся… вдруг узнают… вдруг сорвут дверь скриком: «Убийца! Это не Ковалевская! Берите ее!» – и поволокут куда-то… нарасправу… а она окажется в одной рубахе. Поэтому она сейчас лежала в неудобнойпозе, и неровно обшитая горловина серого платья натирала ей шею.

Это платье из серой полушерстяной материи она сшила сама,спеша и проклиная все на свете, хотя всегда любила шить, да и умела – это,пожалуй, было единственное, что ей всегда удавалось из домашних дел. Маринепришлось сшить его заранее, потому что она знала: платье худой ЕлизаветыВасильевны Ковалевской не налезет на громоздкое тело Марины Аверьяновой. Да ипотом, как это… снять с мертвой… надеть на себя… Довольно и косынки, безкоторой не обойтись!

Она все продумала, приготовила заранее, и вот три часа назадзадуманное ею свершилось. Жизнь должна начаться заново и идти иначе. Маринадаже не предполагала, что это пройдет так легко! А впрочем, ей и делать-топочти ничего не пришлось – все устроил Ждановский. Однако план был разработансамой Мариной.

Доктору предстояло дождаться, пока от Ковалевской разойдутсягости, пришедшие проститься с ней, уйти вместе с ними, чтобы другие непременноего видели и могли подтвердить, что он ушел. Затем Ждановский должен былвернуться под предлогом, будто хочет проводить Ковалевскую на вокзал…

Елизавета Васильевна, конечно, удивилась: у них соЖдановским сложились довольно натянутые отношения. Их и раньше-то дружескимитрудно было называть, а с тех пор как она узнала от Васильевых, что доктордовольно часто общается с Мариной Аверьяновой, она и вовсе начала его сторониться.

Кто знает, быть может, Ковалевская даже заподозрилаЖдановского в пособничестве побегу пленных. Может быть, решила, что именно онрассказал, где они могут раздобыть транспорт. Но она об этом никому ни слова несказала – наверное, вспомнила, что сама же и открыла секрет гаража МаринеАверьяновой, так что получалось, что к злосчастному побегу Ковалевская тожеруку приложила.

Одним словом, все время, проведенное ею в Х., ЕлизаветаВасильевна сторонилась Ждановского, и поэтому ему было понятно удивленное,растерянное выражение ее лица, когда он вот так, ни с того ни с сего, появилсяперед ней и предложил помощь.

– Да меня обещали отправить на госпитальном автомоторе, –сказала Ковалевская, чтобы избавиться от непрошеного визитера. Ей не хотелосьбыть ему обязанной.

– Что вы, Елизавета Васильевна! – засмеялся Ждановский. –Гляньте только в окно, ни зги не видно… Черт украл месяц! Никакому мотору непробраться. Я попросил легкие сани у моей квартирной хозяйки, ее сын ведьпромышляет извозом, вы знаете…

– Да, – кивнула машинально Ковалевская, хотя в жизни о томне слышала. – Большое спасибо, Семен Ефимович. Я не ожидала, что вы такзаботливы, но…

Она осеклась. Прислушалась растерянно.

Ждановский знал, почему – легонько хлопнула входная дверь.

– Это ваш возчик пришел? – спросила Ковалевская, пристальноглядя на доктора, хотя проще всего было оглянуться. Но его желтоватые глазасловно гипнотизировали ее, словно настаивали: «Не оглядывайся! Не оглядывайся!»

Она не оглянулась… только увидела краем глаза, как мелькнулапо притолоке тень…

– Кто… – начала Елизавета Васильевна, но не успеладоговорить, потому что получила удар по голове и упала на колени.

– Давайте быстрее, – сказала Марина, опуская обернутыйполотенцем молоток и вглядываясь в скорчившееся на полу тело. Особеннопристально она смотрела на разлетевшиеся на затылке рыжевато-золотистые, средкими серебряными нитями волосы. Нет, она ударила совсем слегка, только чтобылишить Ковалевскую сознания, крови быть не должно… А то возиться тут еще,замывать. Некогда!

Ждановский, чуть побледневший, но спокойный, выхватил изкармана маленькую коробочку со шприцем. Игла уже была насажена, лекарствоприготовлено. Беря мягкую, безжизненную руку Ковалевской, он вдруг ощутилжелание протереть место будущего укола спиртом, потом усмехнулся и ввел иглупод кожу.

– Что вы ей вкололи? – прохрипела Марина, наблюдая, какглаза жертвы вдруг распахнулись и словно поймали цепким взором ее взгляд.Впрочем, они тотчас померкли и закатились. Рот приоткрылся, тело дернулось раз,другой…

– Не все ли вам равно? – пробормотал Ждановский.

Он провел ладонью по лицу Ковалевской, закрывая ей глаза.

– Все? – сдавленно спросила Марина.

– Все кончилось, не тревожьтесь.

Легко сказать, подумала Марина. Еще ничто не кончилось! Всетолько начинается, в том числе и тревоги. У кого их будет больше? УЖдановского, которому под прикрытием метели придется отвезти труп к Амуру исунуть его в загодя присмотренную полынью? Или у Марины, которая сейчас наденетчужую косынку, возьмет чужой портплед и свой американский саквояж – иотправится на вокзал, чтобы сесть в воинский эшелон под именем сестрымилосердия Елизаветы Васильевны Ковалевской?

Пожалуй, Ждановскому все-таки легче. Как только он спрячеттруп, все его заботы действительно кончатся. Марине же предстоит долгое времяжить по чужим документам, таиться, прятаться… И хромать! Да, да, она должнабудет не забывать какое-то время еще прихрамывать!