Времена не выбирают. Книга 1. Туманное далеко - Николай Николаевич Колодин

председатель облисполкома В. Попов в качестве своего помощника. С тех пор он проработал с четырьмя руководителями области. В круг его обязанностей входила связь с Москвой, переписка и контакты. А что значит отвечать за контакты? Это исключительное доверие, ибо именно он отсеивает желающих получить у губернатора аудиенцию. Подобные доверительные отношения у него сложились с губернатором, позже сенатором, Анатолием Ивановичем Лисицыным. Тот не раз говорил, что за все годы совместной работы его помощник ни разу не сказал «не знаю», «не умею», «не могу».

Я не раз бывал у него в «Белом доме». Кабинет Паши перпендикулярный кабинету губернатора, и попасть к тому, минуя Павла, нельзя. Высокие полномочия не изменили наших прежних отношений. Хотя, конечно, должность наложила отпечаток: работая в системе, невозможно не соответствовать ей. Появилась жесткость во взгляде, уверенность в жестах, умение сказать «нет». Но всегда мои обращения, а они были исключительно рабочего характера, Павел удовлетворял.

Павел – человек нестандартный. Например, своим счастливым считает число «13», убежден, что оно сопутствует ему всю жизнь: в этот день он поступил в институт, пришел на работу в «Северный край», получил комнату, потом квартиру, стал лауреатом Всесоюзного конкурса самодеятельных театров.

Скажу откровенно, для меня его переход к председателю облисполкома В. Попову в качестве помощника явился полной неожиданностью, ибо знал несомненные творческие способности. А творчество, подчеркну, любое, независимо от направленности и уровня таланта, обязательно предполагает тягу к независимости и определенной свободе. А тут роль помощника, человека, зависимого от «хозяина» целиком и полностью. Как-то оправдывало переход Паши в иную ипостась то, что сам Попов слыл известным книголюбом, собравшим самое полное в городе собрание книг серии «Жизнь замечательных людей». Человек высококультурный, неординарный, в дальнейшем занял в столице министерский пост.

Рита Ваняшова – совсем другое дело. Коренная горожанка, к тому же ярославна, она росла счастливой и обласканной как дома, так и в гостях. Мама Анна Дмитриевна Ваняшова – собственный корреспондент «Правды» по Ярославским и трем соседним областям. Должность такая, что первые секретари областных комитетов партии предпочитали с ней дружить «навечно». Эта приязнь в полной, а может, даже и в большей степени распространялась на Риту. Но и сама по себе она без внимания не осталась бы. Девочка умная, на язык острая, с очень своеобразным шармом.

Главной страстью Риты была не журналистика вовсе, а театр. Мама – театралка, ходила не только на все премьеры театра имени Волкова, но и на многие, так называемые, прогоны. И всегда с дочкой, ставшей любимицей театральной труппы. Рита выросла на глазах ведущих актеров театра, но и они стали ведущими у неё на глазах. Любовь к театру оказалась столь велика, что сказать что-нибудь дурное о ком-то из труппы значило оскорбить её лично. Сам на себе испытал это, сказав пару легких и хлестких фраз по поводу одного из актеров. Глаза Риты потемнели, она бросила: «На себя посмотри…». Однако врагами не стали и, общаясь, всегда делились творческими планами, проблемами. Помню, с какой горечью говорила она мне, что написала к юбилею театра двухтомную монографию, в которой прослеживается вся его история от основания до дня сегодняшнего. А издать не может. Ни область денег не дает, ни Москва. Да и меценатов не видится на горизонте. А когда работала над подготовкой к изданию дневников известного театрала Григория Ивановича Курочкина, то просила разрешения воспользоваться очерком о нем из моего трехтомника «Ярославские эскулапы».

Ныне почти не видимся. Она не ходит на журналистские «посиделки», видимо, хватает театральных. А больше видеться и негде, разве что на похоронах кого-то из ветеранов журналистики. Но там какой разговор, скорбь одна.

Она шагнула дальше и выше матери. Ныне Маргарита Ваняшова – доктор наук, проректор театрального института. С журналистикой долго не порывала, являясь бессменно ведущей интереснейшей литературной полосы «Уединенный пошехонец» в газете «Золотое кольцо». Член Союза журналистов России, она не раз становилась лауреатом всевозможных творческих конкурсов, выпустила несколько интереснейших книг, так или иначе связанных с театром.

Опять Питер

Всю зиму не прерывалась связь с Ленинградом. Я писал Маше, она – мне. Письма слала интересные, для студентки технического вуза очень содержательные, не все мои одногруппники-гуманитарии способны на подобные. Она напоминала о моем обещании приехать летом, и еще зимой я засобирался.

Прежде всего, следовало выяснить, где определиться на постой. Зимой все за нас решал питерский горком комсомола, летом рассчитывать на его поддержку, по меньшей мере, наивно. Потом вспомнил, что мать говорила о своей родной тетке Симе, жившей вроде бы именно в Ленинграде. Едва дождавшись её прихода с работы, спросил прямо у порога.

– Зачем она тебе?

– Хочу летом сгонять в Ленинград.

– К Маше, – уточнила мать, знавшая о моей переписке, а может, что-то и читавшая.

– К Петру.

– Какому еще Петру.

– Великому или Первому, какой тебе больше нравится?

– Да, ну тебя, – махнула она рукой.

Весь вечер я выпытывал у неё сохранившиеся в памяти подробности. Их оказалось не так уж много. Они с Симой виделись крайне редко, и то в раннем детстве, поскольку, чуть повзрослев, мать ускользнула от жадной мачехи.

Родную сестру отца звали Серафима, попросту Сима. Росла она обычной деревенской девкой: в меру упитанной, вовсе не страшной на вид и работящей. Недостатков всего два: криклива не в меру и придурковата. Какой хуже, мать определить не могла даже по истечении времени. Вспоминала: «У дома под окнами лежали огромные бревна, настоящие, с опиленными стволами, обрубленными ветками, ошкуренные. Отец, то есть Александр Егорович, вытаскивал их из хозяйского леса по одному, тайком, глухими ночами. Предназначались они для смены подгнившего нижнего венца сруба. Но вылеживались, дабы вышла вся влага и проступила смола. Крайнее бревно использовалось в качестве скамьи не только членами семьи Блаженовых, но и соседями, любившими именно здесь посидеть, поговорить за жизнь с Егорычем (так уважительно звали отца матери односельчане), человеком, в Питере бывавшим, виды видавшим и газеты читавшим. До применения бревен в дело руки не доходили и не дошли. Одним солнечным днем расселась на них Сима, лузгала семечки и смотрела по сторонам. Тут мимо едут на нескольких телегах мужики. Остановились. Попросили водицы испить. Сима сбегала в избу, вынесла ковш. Попили. Симу пряником угостили. Совсем своими стали. Принялись расспрашивать про жизнь, она и понесла. А они слушают с интересом, головами кивают, бороды неспешно теребят. В конце концов, засобирались и напоследок спросили: бревна, мол, не мешают? Сима спроста:

– Хоть бы кто убрал их…

– Мы и уберем, поможем такой красавице.

– Валяйте, – махнула рукой зардевшаяся от похвалы