Опустошение Баала - Гай Хейли

— Посмотрите в своей проклятой машине, — сказал Уйгуй. — Вы ошибаетесь. Со мной все будет в порядке.

В голосе ангела звучало искреннее сожаление:

— Мне не нужно этого делать. Все признаки очевидны. Мне жаль.

Он отвел взгляд на мгновение, затем быстро вытянул руку и взялся за затылок Уйгуя.

Уйгуй смотрел в стеклянные линзы шлема. Они глядели в ответ, не осуждая и не обвиняя.

Уйгуй оглянулся на своего сына.

— Ангел, а? — Он усмехнулся.

— Т-т-ты гордишься мной, па? — спросил мальчик.

Уйгуй кивнул. Он не мог подобрать слова и оправдаться за свое отношение к сыну. Печать слабоумия искажала черты, но Уйгуй видел того мальчика, каким он был, и мужчину, которым мог стать. Столько скорби и ненависти, обращенных на того, кого он любил. Теперь, достигнув конца жизни, он не чувствовал ничего, только ужасную усталость. Больше всего его потрясало, что все уже закончилось. Смерть оказалась величайшей, пусть и известной, неожиданностью жизни.

У его мальчика все еще есть шанс стать мужчиной, как он всегда надеялся. Сын еще мог.

— Как зовут твоего сына? — спросил ангел.

Уйгуй с трудом открыл глаза.

— Простите…

— Как его зовут?

— Тевс, — сказал Уйгуй. — Его зовут Тевс.

Плотина скорби внутри него рухнула. Слезы выступили на глазах.

— А как зовут тебя, отец Тевса?

— Уйгуй. Я — Уйгуй, продавец воды.

— Тогда, Уйгуй, продавец воды, принимаешь ли ты милосердие Императора? — спросил ангел голосом, полным бесконечной доброты.

Уйгуй закрыл глаза. Хватка ангельской руки на затылке была холодной и твердой, но не болезненной.

— Да, — прошептал он. — Принимаю. Тевс, прости меня. Мне так жаль. Я…

— Па!

Ангел повернул запястье. Хруст кости прозвучал резко и окончательно. Голова Уйгуя откинулась на сломанной шее.

Ангел встал и обратился к людям, которых мальчик не мог видеть:

— Команду очистки на Галилейскую дорогу! У меня зараженное тело.

— Ты убил папу! — сказал мальчик.

Ангел опустил на него взгляд.

— Это было милосердие, а не убийство. Он умер бы, терзаясь от боли, и пожелал бы быстрого конца, прежде чем яд погубил бы его. В итоге он оказался смелым и мудрым, и этого довольно. Он принял милость, предложенную вместо мучений.

Ангел протянул руку.

— Жаль, что тебе пришлось наблюдать его смерть, но существует множество вещей, которые мы никогда не желали бы увидеть, — сказал ангел. — То, разбитое можно вновь сделать целым. Будь благодарен. Мы живем в эпоху чудес. Иди со мной, будь исцелен и стань моим братом.

Мальчик неуверенно выпрямился. Оглянувшись на труп отца в последний раз, он позволил слугам ангела увести себя.

Габриэль Сет вернул Реликварий Амита так же, как получил его: втайне и в темноте. Он ждал Данте в катакомбах глубоко под Аркс Ангеликум. Освещенные одинокой красной свечой, пыльные саркофаги забытых воинов лежали на полках, вырезанных в скале. Тысячи их покоились в нишах, поднимающихся по стенам выше, чем можно разглядеть, уходя в абсолютную тьму подземелий Баала. Столько искусства вложили в них: каждую нишу покрывала резьба, каждый саркофаг идеально отображал воина, покоящегося в нем, и все они были скрыты навечно. «Бессмысленно», — подумал Сет, но одновременно перехватил футляр с реликварием и усомнился в собственном мнении. Искусство содержало постоянство, которого недоставало в жизни. Тираниды не сумели добраться так глубоко. Мертвые спали непотревоженным сном. Победи ксеносы, и они, возможно, остались бы здесь до тех пор, пока не погасло бы солнце, — артефакты, которые когда-нибудь откроет следующий вид, достаточно высокомерный, чтобы объявить себя хозяевами Галактики.

Здесь царила абсолютная неподвижность, вечный покой. Это лишь подчеркивало кипящую ярость Сета. Его двойной пульс громом стучал в ушах среди гробовой тишины. Мышцы ныли от напряжения. Он смог разжать пальцы, стиснутые на контейнере с реликварием, только прямым усилием воли.

Застыв между молчанием мертвых и взрывной, неуправляемой яростью, Сет ожидал с терпением сбалансированного меча в ножнах: неподвижного, но все же смертоносного.

В темноте почти бесшумный гул отлаженной брони Данте прозвучал громко, точно рык разъяренного волка.

Фонарь Сета включился, и золотая броня Данте заблестела в его луче, разбрасывая искрящиеся отражения по саркофагам. Смертная маска Сангвиния, залитая светом, действовала так, что Сет едва не опустился рефлекторно на колени. Он вспомнил упреки Апполлуса и, разозленно хмыкнув, заставил себя стоять.

— Габриэль, — сказал Данте. — Рад видеть тебя живым. — Его чистый голос эхом отдавался вдалеке, раскрывая огромные размеры катакомб.

— Командор, — отозвался магистр Расчленителей. Он протянул футляр. — Я возвращаю это тебе.

Данте опустил взгляд на реликвию.

— Я отдал ее по доброй воле, — заметил он.

— Но не в твоей воле распоряжаться ею, — мрачно ответил Сет. — К тому же столь ценной и прекрасной вещи не место среди таких, как я. Пусть лучше она остается здесь, у вас. Я видел судьбу моего ордена в лице Сентора Жула. Если перо Сангвиния останется с нами, оно будет потеряно.

— Хорошо же. — Данте стиснул футляр. — Если ты настаиваешь. — Сет разжал пальцы, передавая реликвию. — Брат мой. Ты выжил. Твой орден столкнулся с самим воплощением ярости, и все же вы не пали. Рыцари Крови не могли вырваться из битвы. Они подчинились власти изъяна. Но вы — не они, и вы доказали это. Ваша судьба — не их.

— Нет. — Сет покачал головой и нахмурился сильнее. — Не так. Все было иначе. Рыцари Крови считали себя чудовищами, недостойными вернуться на Баал. Они принесли себя в жертву. Они выбрали, где умереть, они сражались с воплощением ярости, и они не пали. Они приняли чистую смерть, завершив порченую линию крови. Для моих воинов не будет такого благословения. Без реликвии все могло обернуться иначе. Я молюсь тому, кто может услышать, чтобы и мы смогли обрести такой же покой.

— Это не случится с тобой, — возразил Данте с удивлением. — Жиллиман привел достаточно новых воинов, можно восстановить все Ордены Крови.

— Но не Рыцарей Крови.

— Не их, — признал Данте. — Это имя слишком проклято, не стоит воскрешать его. Пусть запомнят их последний подвиг. Но Расчленители будут возрождены. Жиллиман — живой примарх. Он спасет Имнериум. Он несет больше, чем просто подкрепление. Новые воины спасут нашу линию крови. Мы несовершенны, но в них нет изъяна. Среди космодесантников-примарис почти не проявляются признаки порчи. Корбуло говорит, что там, где он потерпел неудачу, Велизарий Коул добился успеха, уничтожив нестабильность в зародыше. Никто из них за долгие, тяжелые годы Несокрушимого крестового похода не поддался Черной Ярости. Когда их спрашивают о жажде, большинство озадачены. Они попросту не знают о ней. Корбуло потрясен.