Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого - Сергей Цветков

Византийский историк Михаил Пселл, близкий в те годы к императорскому двору, следующим образом отозвался о причинах острого политического кризиса в русско-византийских отношениях: "Это варварское племя всегда питало яростную и бешеную ненависть к гегемонии ромеев; при каждом удобном случае изобретая то одно, то другое обвинение, они создавали предлог для войны с нами".

Ключевым словом в его сообщении является греческий термин hegemonia. Некоторые историки считали, что в данном контексте он означает просто "империя, держава". Однако этот вариант перевода слишком явно противоречит действительным фактам, которые говорят о том, что крещеная Русь никогда не покушалась на государственное бытие Византии или на ее территориальную целостность. Наоборот, со времен Владимира многотысячный русский корпус не раз помогал империи отстоять ее старые владения и заполучить новые. При Ярославе русы, верные своим союзническим обязательствам, продолжали пополнять ряды византийской армии. В 1030 г. они разделили с ромеями бедствия неудачного похода на Алеппо. Спустя шесть лет источники отмечают их в войске патрикия Никиты, осаждавшего крепость Пергри на византийско-армянской границе. В 1038-1042 гг. русские наемники приняли участие в сицилийской экспедиции стратига Георгия Маниака, закончившейся покорением почти всего острова.

Но, уважая государственный суверенитет Ромейской державы, Русь совсем иначе относилась к ромейской "гегемонии", то есть к официальной имперской доктрине, которая провозглашала византийского василевса верховным правителем над всеми народами, принявшими христианство из Византии, и которая находила свое продолжение в жесткой канонической практике Константинопольского патриархата, сковывавшей самостоятельную жизнь национальных Церквей. На церковно-политические притязания греков русские князья действительно отвечали "бешеной ненавистью" независимых государей, глубоко уязвленных навязанным им статусом "подданных" василевса. И если Владимир сумел оградить свое достоинство суверена женитьбой на багрянородной принцессе и царским титулом, то Ярослав был в этом смысле абсолютно не защищен, так как византийский титул кесаря не передавался по наследству.

Особую унизительность его отношениям с Византией придавало еще и то обстоятельство, что о своем политическом протекторате над Русской землей заявляли уже не лица царских кровей, а случайные выскочки. После смерти Василия II Болгаробойцы (1025) и его брата Константина VIII (1028) мужская линия Македонской династии пресеклась. Наследницей престола осталась дочь Константина VIII Зоя - пятидесятилетняя сумасбродка, помешанная на ароматических благовониях, молодых мужчинах и ханжеском благочестии. Сначала она взяла себе в мужья красавца Романа Аргиропула, а когда в 1034 г. он был отравлен, посадила на трон василевсов своего нового мужа Михаила IV - невесть откуда взявшегося юношу, которого даже византийские хронисты окрестили "безвестным" ("смирен человек родом", по дипломатичной характеристике Никоновской летописи). Естественно, что великому князю и кагану Русской земли, "яже ведома и слышима есть всеми четырьми конци земли", претило ходить в холопах у подобных людей. Таким образом, слова Пселла, переведенные на язык исторической действительности, отлично выражают суть дела.

Начало открытому конфликту положил церковный раздор с греками.

В первые годы "самовластного" княжения Ярослава вопрос о взаимоотношениях киевского князя с митрополичьим двором продолжал оставаться неулаженным - сказывались последствия Городецкого раздела, которые не были еще полностью устранены. Было очевидно, что после того, как Киев выиграл у Чернигова религиозно-культурное состязание за право называться духовной столицей Руси, глава Русской Церкви не мог и дальше находиться в Переяславле. Божий Град на берегах Днепра настоятельно нуждался в первосвященнике как символе высшей духовной власти. Понимая это, Ярослав в 1037 г., по завершении строительства Софийского собора, "устави митрополью", то есть объявил о переносе митрополичьей кафедры из Переяславля в Киев. Неизвестно, предшествовала ли этому решению какая-то договоренность с митрополитом Иоанном I. Примерно в то же время смерть оборвала почти тридцатилетнее служение престарелого иерарха, и, возможно, Ярослав учредил Киевскую митрополию уже после его кончины.

Переезд митрополичьего двора в Киев отчасти вернул греческому духовенству возможность влиять на Русскую Церковь. Но греки желали большего. В Константинополе были недовольны теми тенденциями, которые возобладали в 30-х гг. XI в. при дворе русского "архонта". Последовательное отстаивание самобытных основ русского христианства, апология Владимира - этого притеснителя греческой иерархии - как "апостола во князьях", равновеликого императору Константину, притязания Киева на роль нового Царьграда не оставляли сомнений в намерении новообращенных окончательно освободиться от "гегемонии" ромеев. Мириться с этим Византия не могла, и в Константинополе решили дать урок строптивой русской епархии.

В 1039 г. в Киев приехал новый, четвертый по счету, "митрополит Росии" Феопемт. Вскоре по его прибытии разразился громкий скандал. Едва осмотревшись на новом месте, митрополит первым делом отправился святить Десятинную церковь. В наших летописях это событие осталось в виде краткой хроникальной заметки: "Священа бысть церкы святая Богородица, юже созда Володимер, отец Ярославль, митрополитом Феопомтом". Необычность поступка церковного владыки заключалась в том, что Десятинная церковь уже была освящена четыре десятилетия назад. Речь, стало быть, шла о повторном освящении, причину которого летописцы не называют. Однако установить ее все-таки можно.

Согласно правилам Церкви, обряд вторичного освящения храма совершается по двум чинам - малому и великому. Малое освящение назначается в случае проведения в церкви ремонтных работ, не затрагивающих алтаря (например, поновление верха), касания мирянами святого престола или если храм был осквернен татьбой, нечистотами, убийством, кровопролитием, внезапной смертью, рождением, излиянием семени и т. д. Чин малого освящения состоит из кропления храма святой водой и чтения молитв "на обновление" или "на отверзение" храма. Представляется маловероятным, чтобы митрополит участвовал (а летописи отметили его участие) в малом освящении, совершить которое вполне мог и настоятель Десятинной церкви, не дожидаясь приезда митрополита. Скорее всего, вторичное освящение Десятинной церкви происходило по чину великого освящения, в точности повторяющему обряд освящения при открытии храма. В этом случае священнодействие касалось устроения важнейшей части храма - престола, и совершать его приличествовало архиерею, поскольку оно включало миропомазание святого престола и церковных стен. Основанием к повторному освящению по великому чину служили следующие обстоятельства: разрушение храма, сопровождавшееся повреждением алтаря; устроение еще одного престола; языческое кощунство в стенах храма; еретическое богослужение. Какое же из них подвигло митрополита Феопемта на освящение Десятинной церкви?

Летопись не дает оснований полагать, что в 1039 г. Десятинная церковь находилась в аварийном состоянии. О таких случаях обыкновенно сообщалось, как, например, под 1105 г.: "увалися верх святого Андрея" (церковь Святого Андрея в киевском Янчином монастыре) или под 1124 г.: "Земля потрясеся мало и падеся церкви великия святого Михаила у Переяславли" и т. д. Нет сведений и о сооружении новых престолов. Известно только, что в 30-х гг. XI в. к зданию Десятинной церкви были пристроены галереи и ряд других помещений. Но эти строительные работы не затрагивали алтарной апсиды и не вызывали необходимости освящать храм заново . Возможность каких-либо языческих выходок по отношению к Десятинной церкви полностью исключена, хотя бы ввиду того, что храм располагался на территории княжего двора, а не в городе; за их отсутствие ручается между прочим "Слово о законе и благодати" с его восторженным описанием "церкви цветуща" и благочестия киевлян.