Убийства в монастыре, или Таинственные хроники - Юлия Крен

София тяжело уронила руку. Слепая, непонятливая дочь застала ее врасплох. Она не знала, что сказать. Ведь ответить правду она не могла.

А правда заключалась в том, что она даже не пыталась отговорить Теодора от его решения. Потому что в тот момент, когда он попросил примирения, когда посмотрел на нее грустными глазами и его лицо было таким же худым, как в детстве, — все слова, которыми она собиралась отговоривать его, застряли у нее в горле.

Она не смогла ничего сказать и убежала к Катерине, надеясь, что перед ней он не сможет так же невозмутимо покачать головой.

— Все, что я советую ему, — попыталась она объяснить дочери, — он пропускает мимо ушей. Он думает, что я снова хочу заставить его делать то, что нужно мне, а не ему. А ты всегда была его любимой сестренкой. Ты старалась, чтобы в нашем доме ему было уютно и тепло. И поэтому...

Катерина раскрыла покрасневшие глаза от неожиданной похвалы и мягкого голоса обычно такой грубой матери.

— Ты должна сказать, что он нужен тебе, что ты не можешь без него, что он не должен оставлять тебя со мной...

— Мама!

— Ты ведь любишь его! Ты любишь его как женщина, а не как сестра!

— Мама! — повторила Катерина. Ее лицо покрылось пятнами.

— Но ведь это так... — София запнулась, не зная, как далеко ей следует заходить. Было ясно, что нужно сподвигнуть Катерину к действию, сделать так, чтобы она прекратила жаловаться и рыдать. Ее отчаяние и вместе с тем ее страстные объятия должны вызвать не только его сочувствие, но и по-настоящему тронуть его.

«Теодор не слишком силен, — подумала София, — ведь мне так часто удавалось склонить его к моей воле. Разве сможет он отказать Катерине, мир которой обрушится в ту минуту, когда он уйдет? А ведь ничто не запрещает ей любить его... всей душой».

— Это ведь так, — повторила она. — Тебе не следует стыдиться, если хочешь отдать ему свое сердце.

— Прекрати! — прошипела Катерина. — Тебе не понять, что между нами происходит, и тебя это не касается!

— Очень даже касается, послушай меня. Есть кое-что, чего ты не знаешь. О тебе и Теодоре.

Катерина подскочила.

— Я знаю, что Теодор за всю жизнь сказал мне больше теплых слов, чем ты. Его не беспокоит то, что я не умею читать, что я не всегда понимаю, о чем он говорит.

— Конечно, — согласилась София, прикинувшись обиженной. — Может, и правда я сама толкнула тебя к нему. Ну и хорошо. Потому что я хочу сказать: Теодор... Теодор тебе не брат.

Старая обида и злость на мать так захватили Катерину, что она не слышала, что та говорила, а еще меньше вдумывалась в ее слова. Она рассерженно ходила взад-вперед.

— Что это значит? — крикнула она. — Теодор — сын Мели-санды и Бертрана де Гуслин! А ты была женой Бертрана!

— Да, — сказала София, взяла Катерину за плечо и заставила ее посмотреть ей в лицо.

Она редко так внимательно разглядывала девушку.

Тонкие светлые волосы. Голубые глаза. Чувственные губы. Все это досталось ей от брата Герина.

София хотела спокойно сказать правду, но, начав, заметила, как дрожит ее голос, как старое горе мешает ей говорить.

— Да, Бертран был моим мужем. Но он не твой отец. Однажды ты сказала, что такие женшины, как я, пахнут грехом, хотя и не знала тогда, что я совершила один гораздо больший грех, чем ученость. Я... изменила своему мужу. Я спала с другим мужчиной и от него, а не от Бертрана, зачала тебя. Теодор и ты — не сводные брат и сестра.

Она почувствовала, как Катерина напряглась под ее рукой. Она даже почувствовала уважение к дочери за то, что она молча и спокойно приняла ее слова, а не начала рыдать и кричать, как обычно. Видимо, она повзрослела и про себя рассуждала, что значит для нее это признание.

Измена была смертным грехом, таким же, как убийство и неверие. Катерина не станет рассказывать об этом кому попало из страха, что страшная тайна станет известна всем и весь мир от нее отвернется. Но она может сказать Теодору, пожаловаться ему на разрушенный мир и что она больше не может оставаться с этой ужасной, проклятой Софией! Разве он сможет тогда просто повернуться и уйти?

София принялась мягко гладить плечо Катерины. Молчание было приятным, но должна же она наконец что-то сказать, проклясть мать и свое греховное происхождение!

Когда Катерина наконец открыла рот, она не просто говорила очень тихо, но и произнесла слова, которые София никак не ожидала от нее услышать:

— Бог, да будь милосерден к моей несчастной душе! Если то, что ты говоришь, правда, моя душа принадлежит дьяволу!

Роэзия на ощупь пробиралась по темным коридорам. Много раз она упиралась головой в стену.

— Проклятье! — вскрикивала она тогда.

Она смутно вспомнила о лампе, которая была у нее, когда она спустилась в потайную комнату здесь, позади крипты, чтобы отыскать хронику Софии. Она наверняка стоит где-то там, внизу, давно потухшая, а рядом лежит забытый сверток пергамента.

Роэзия пробиралась дальше, убегая от ужаса, который оставался позади. Она не могла об этом говорить, не могла это назвать, но ее волосы все еще стояли дыбом, по спине пробегал холодок, и холодный пот стекал по лицу.

Ее застали за чтением пропавшей хроники Софии. Кто-то вдруг пришел и...

Память будто мстила ей за то, что она так часто пренебрегала ее дарами. Она намеренно притворялась слепой перед прошлым, так что теперь, когда она захотела вспомнить, что произошло и от какой страшной борьбы она убежала, ей это не удавалось.

— Проклятье! — снова выругалась она, но теперь обращалась не к каменным стенам, а к вялым, сонным мыслям. Она почти забыла, кого здесь искала, от кого ждала защиты.

Только когда сквозь щели стал просачиваться слабый рассвет, она снова вспомнила.

Сестра Иоланта.

Нужно поговорить с сестрой Иолантой, может, с ее помощью она сможет понять, что только что произошло.

Сестра уже проснулась, но еще не была готова встретить новый день. Не покрытые темной вуалью, бесцветные волосы торчали в разные стороны, как ежовые иглы. Веки разбухли от сна, а между ресницами застряли светлые крупинки.

Роэзию не беспокоил необычный вид сестры, но та вскрикнула при взгляде на нее.

— Мать настоятельница! — крикнула она охрипшим голосом. — Бог мой! Что произошло?

Роэзии было стыдно отвечать на этот вопрос. Она никак не могла признаться в том, что ничего не помнит. Она не сказала ни слова, но осторожно провела рукой по лицу, желая понять, что так сильно напугало сестру Иоланту.