Убийства в монастыре, или Таинственные хроники - Юлия Крен

«Какая чепуха! — подумала София. — Какой вздор!»

Она снова схватила Изамбур за руку, но, поскольку та не оказывала никакого сопротивления, хотела уже снова отпустить ее.

Но прежде чем она успела это сделать, она почувствовала, как от двери потянуло воздухом. Она была открыта, а в проеме, наблюдая за ней и королевой, стоял Теодор.

— Я не ожидал увидеть... здесь... вас, — сказал он.

Теодор говорил придушенно, будто всячески избегал громких звуков. Он направился к ней тихим, размеренным шагом. Он не торопился. Вероятно, при виде ее им овладела нерешительность.

Он не смотрел ей в глаза.

София сидела, будто окоченев, все еще держа Изамбур за руку.

Несколько мгновений она не могла ничего сказать, только повторяла его имя. Наконец нашла в себе силы и задала вопрос:

— Теодор... Теодор, почему ты только сейчас пришел ко мне?

Он остановился от нее на достаточно большом расстоянии, но только теперь поднял глаза, и она увидела его лицо. Когда-то оно было молодым, гладким и красивым, а теперь волосы и борода почти полностью скрывали его. Белая кожа шелушилась и была покрыта красными пятнышками — результат укусов мошкары или обжигающих солнечных лучей.

Теодор перевел глаза с нее на Изамбур, потом снова на нее.

— Я даже поверить не мог! — сказал он, прерывисто дыша. — Мне рассказали, что вы служите королеве... и что она по-прежнему не разговаривает. Вы сами часто рассказывали мне, что ее разум спит, и все же вы с ней.

— Я сделала это только...

«Для тебя, — хотела сказать она, — только для тебя», но потом решила, что не имеет смысла говорить об Изамбур.

— Бланш простила тебя, но что с университетом? — выкрикнула София вопрос, который хотела задать уже столько дней, и поспешно отпустила руку королевы. — Тебя примут обратно?

Он сдержанно улыбнулся. Глаза над острыми скулами, казалось, стали уже и темнее. Они на мгновение сверкнули — в его взгляде смешались усмешка, стыд и презрение.

— Я вернулся не из-за этого, — спокойно объяснил он. — А потому, что не хочу больше жить во вражде... с вами. Мне потребовалось несколько лет, чтобы все решить. А потом подумал, что больше нет смысла скрываться.

Он замолкал после каждой фразы. Ей было трудно установить связь и трудно ждать, пока он не выскажет все до последнего слова.

Она уже хотела открыть рот и рассказать ему обо всем, что делала все эти дни, все эти годы, все, что давно хотела сказать ему, что повторяла, лежа в постели бессонными ночами.

— Ах, Теодор! — вырвалось у нее, и она вскочила на ноги. — Я могу понять, если ты не станешь продолжать здесь учебу, после всего, что произошло. Только не забывай о своем таланте! Отправляйся в Болонью, в Неаполь или даже в Испанию, в Толедо, где живут великие ученые. Иди, куда хочешь, но учись дальше и стань доктором. Для другого ты не годен. Я останусь в Париже. Я могу даже ничего не знать о твоих успехах. Сделай это не для меня, а для себя!

Она забыла о том, что рядом с ней сидела Изамбур. Теперь, когда появился Теодор, она больше не смотрела на нее. Он же не прерывал Софию, но пошел мимо нее и почтительно остановился перед королевой. Он внимательно рассматривал неподвижную фигуру.

— Зачем, — спросил он, — вы держали ее за руку?

Он стоял не шевелясь, чем напоминал саму королеву. Теперь, когда он повернулся к Софии спиной, она увидела, что его кудрявые волосы отросли до плеч.

— Итак, — повторил он, — почему вы держали ее за руку? Вопрос был еще более нелепым, чем его молчание в ответ на ее бурную речь.

— Какое это имеет отношение к тебе и твоей жизни? — спросила она так же строго и резко, как раньше.

Он не стал упрекать ее в несдержанности.

— Большое, — сказал он. — Очень большое. Это спасет мою душу.

— Что ты имеешь в виду?

— Позже, — сказал он, показав, что разговор окончен. Он повернулся к Изамбур спиной и направился к двери. — Я объяснюсь с вами позже.

София не хотела оставаться во дворце.

Теодор властно прервал разговор и покинул покои королевы так же неожиданно, как и появился в них. София после этого не могла уже оставаться там и спокойно сидеть с Изамбур. Хотя и было что-то утешительное в том, чтобы говорить с безмолвной собеседницей, сбрасывая с себя тяжесть проблем, неведомая сила выталкивала ее теперь из комнаты, которую она всегда считала местом сражения за будущее Теодора.

Теперь он вернулся, и в том, чтобы сидеть с Изамбур или добиваться расположения Бланш, больше не было необходимости. Она отправилась домой, испытывая эйфорию от того, что он не выказал в ее адрес ни тени презрения, и смятение из-за того, что он так мало ей сказал. Она надеялась, что он скоро вернется в дом своего отца.

С ней рядом шел Рудольф, которому едва исполнилось одиннадцать лет, но он был высоким и не мог дождаться того дня, когда ему разрешат воевать. А пока в его обязанности входило провожать благородных демуазелей и придворных дам.

София, как обычно, отказывалась от его защиты, но теперь, когда стало смеркаться и улицы опустели, она была рада тому, что ей не придется идти одной.

Площадь де Грев, обычно такая шумная, была объята тишиной. По утрам здесь собирались рабочие, не принадлежащие никакому цеху, и предлагали свои услуги, надеясь получить работу хотя бы на неделю. Днем тут становилось еще оживленнее, потому что поблизости к берегу приставали корабли торговцев углем и разгружали свой товар. Теперь их шаги гулко отдавались на пустой площади. Даже рассказчики, которые днем стояли в укромных уголках и рассказывали сказки, пословицы и пели песни, ушли домой. Остались только оборванные нищие, распространявшие дурной запах.

— Сброд! — прошипел Рудольф. — Мерзкий сброд!

В то время как он шепотом сообщил о своем отвращении, какая-то женщина делала это пронзительным криком. Женский голос прорвал вечернюю тишину.

— Убирайся! Исчезни!

Угрюмо залаял пес. Со скрипом закрылась дверь на засов.

София сжалась, когда вдруг недалеко от нее прошмыгнула согнутая фигура, волоча руки по грязной мостовой. Это был мужчина, босой, его тело было завернуто в коричневую материю, напоминавшую мешок.

Несмотря на то что он так сильно согнулся, он выглядел крепким и все части его тела были на месте, хотя большинство нищих калечили себя, чтобы вызывать больше жалости.

— Посмотри, как резво бегает нищий! — усмехнулась София. — Он вполне мог бы работать, если б захотел!

Она уже собралась продолжить путь.

— Вот забавно, — сказал Рудольф. — Он не просто кажется сильным, но смотрите, у него тонзура!

— Что это значит? Тонзуры бывают только у монахов!

Рудольф пожал плечами.