Шенгенская история - Андрей Курков

А мысли, оттолкнувшись от Витаса, перепрыгнули к Виоле, не вызывая никаких особенных эмоций. Даже странно стало Ренате, что так она была раздражена ночным криком Виолы, напуганной то ли беспокойным сном-кошмаром, то ли чем-то другим.

«Что-то другое» наверняка тоже есть рядом! Рената закрыла глаза, чтобы думать было легче и чтобы глаза случайно не выразили мысли. Ведь глаза часто выдают, о чем человек думает, кого любит, а кого нет.

Виола не покидала Ренату. Рената словно снова пережила ту ночь, когда Витас с Виолой привезли покрашенного в красный цвет, в ее – Ренаты – красный цвет кота по кличке Меркель. Глупо как-то называть кота кличкой кошки! На лице Ренаты снова возникла улыбка, которую никто не увидел. Но глаза ее оставались закрытыми. Она снова увидела не глазами, а памятью обнаженную Виолу в темноте своей спальни. Услышала ее перепуганный голос, сходящий на шепот.

«Шепот! – вспомнила Рената. – Она говорила, что слышала шепот и еще что-то или кого-то! Слышала там, где никого нет! Никого нет, кроме праха дедушки Йонаса, стоящего в вазе на тумбочке у изголовья кровати, его же кровати.»

Рената закусила губу. Ей нравился ход собственных мыслей.

«А что, если пойти сейчас в спальню дедушки Йонаса и прилечь на его кровать? И представить себя Виолой, красивой, смелой, которая вдруг, ночуя в чужом доме, так перепугалась!»

Рената потихоньку поднялась, оглянулась на спящего Витаса и вышла через открытые двери в гостиную. Голышом выглянула в коридор – там было намного холоднее, чем в комнате. Включила свет, отомкнула замок зеленой двери. Привычно взялась двумя руками за металлическую старомодную ручку и рывком потянула на себя. Со знакомым скрипом дверь вырвалась из своей тесной рамы. И в лицо Ренате дохнуло детством, запахом детства. Сначала ей хотелось включить свет, но очень быстро она поняла, что этого делать не стоит. Свет прогоняет ангелов – не любой свет, а внезапный. И неважно: существуют ангелы на самом деле или нет. Чтобы вернуть гостиную Йонаса в ее обычный ночной мир, она прикрыла дверь в коридор, где остался гореть неяркий, спокойный свет.

Ступни ног слушали холод пола. Уши Ренаты слушали тишину этой опустевшей половины ее дома. Теперь дом был действительно ее, но она не могла его назвать «мой». Она так привыкла его делить пополам с Йонасом. Теперь она могла бы его делить с Витасом, но для этого надо больше сжиться, больше свыкнуться, стать намного ближе друг к другу, ближе, чем когда они занимаются любовью.

Постояв в волшебной тишине, словно бы доносящейся из прошлого, она прошла в дедову спальню. Кровать была застелена – она почему-то решила не стирать простынь, пододеяльник и наволочки после того, как на них дважды за одну ночь поспала Виола – в спальне деда и на диване в гостиной на половине Ренаты. Она просто сняла с дивана постельное белье и вернула его на кровать деда.

Теперь Ренате казалось глупым, что после дедушки Йонаса в его кровати спала посторонняя женщина. Кровать сохраняет память о тех, кто в ней спал. Если это не случайные люди. Виола была случайной потому, что именно случайно у них осталась на ночь. Неслучайной тут является только она сама – Рената! И только она сама имеет право тут спать, на простыни и под одеялом, которые еще помнят деда, на подушках, которых касались головы Йонаса и Северюте.

«Может, это кровать ее напугала! – подумала внезапно Рената. – Кровать почувствовала, что это кто-то чужой! Точно, ведь именно кровать может сделать сон беспокойным и неудобным. Так кровати избавляются от тех спящих, которые им не нравятся или занимают чужое место!»

Рената присела на дедову кровать, откинула угол одеяла и забралась в постель. Простынь обожгла ее холодом, одеяло показалось тоже холодным. Даже подушки, казалось, хотели оттолкнуть голову Ренаты.

А она замерла и лежала неподвижно, слушая кровать всем телом и стараясь понять: не становится ли ей теплее? На самом деле ее собственное тепло накапливалось под одеялом, оно не могло смешаться с воздухом. И ей постепенно становилось теплее и уютнее. Минут пятнадцать спустя она зевнула и обрадовалась тому, что ее клонит в сон. Темный потолок опустился ниже – можно достать рукой. Закрыла глаза.

Сон останавливает время. Она не знала, сколько ей удалось поспать, когда вдруг в уши пробрался невнятный странный шепот, почти не человеческий, больше похожий на пересыпание песка, передвижение тысяч песочных кристалликов. При этом двигались они не монотонно, а с ускорениями и замедлениями, из-за чего у этого «песочного» шепота появлялась собственная музыка, собственный ритм, которым он напоминал отдаленный человеческий шепот, потревоженный ветром и другими шумами, а оттого слышимый, как звук, а не как собрание аккуратно выдохнутых слов.

Она думала, ей этот звук снится. Он ей нравился и вызывал в памяти лежание на песке, на пляже, вызывал в памяти прохладный вкус Балтийского моря на губах, вызывал в памяти глаз желтые крапинки янтарной крошки в бледно-желтом песке.

И вдруг – снова Виола. Точнее ее крик той ночью. Она первый раз закричала здесь, потом вскочила и толкнула от страха дверь в коридор, а потом распахнула их дверь, и все это время, кажется, кричала. А потом сказала: «Я боюсь!» Да? И что-то про шепот и про то, что кто-то этому шепоту отвечает.

Чем больше Рената думала про Виолу, тем больше осознавала, что уже не спит. Слишком уж сложные мысли возникали в ее голове.

Шепот затих. Она открыла глаза и смотрела на потолок, который снова поднялся. Теперь до него рукой было не дотянуться.

«Надо идти на свою половину», – думала Рената.

Хотела подняться, как тут снова зазвучал странный «песочный» шепот. И она оцепенела. Теперь шепот вызывал в ней ужас. А ужас не давал ей возможности пошевелиться, сдвинуться с места. Она не могла повернуть голову направо, в сторону шепота. Она могла только смотреть в потолок и слушать. Слушать свой собственный внутренний страх. И слушать шепот.

Несколько минут спустя в комнате стало тихо. Рената собрала всю свою волю, сжала под одеялом кулаки. И вдруг где-то рядом, может, под кроватью, что-то жалобно и очень тихо зажужжало. Если бы это был писк, она бы знала – в комнате завелась мышка. Но этот звук не был писком, как звучавший пятью минутами раньше шепот не был шепотом.

Захотелось закричать и убежать. Она еще сильнее сжала кулаки и прижала их к матрасу, чтобы не сбросить с себя одеяло. Одеяло деда теперь казалось ей ее последней броней.

«Надо дождаться тишины и выбежать!» – сказала она себе.

И тут же испугалась собственной мысли. В ней не было логики. То, что издает звуки, может молчать, а может их издавать. Если звук затих, это не значит, что источник звука исчез!

«Нет, я не могу лежать и ничего не делать!» – подумала Рената. Пересилила страх, разжала кулаки, взялась за верхние края одеяла возле шеи, приподняла голову и осмотрелась.

И снова услышала «песочный» шепот, в этот раз короткий, из двух фраз-пересыпаний. А потом новое жужжание.

Она вскочила с кровати и подбежала к открытой двери в гостиную. Рука потянулась к выключателю. Щелк – и в спальне деда загорелся свет, а Рената присела, голая, на корточки и заглянула под кровать. Там ничего не было. Слушая, как часто бьется в груди ее сердце, она осмотрелась. Остановила взгляд на вазе с прахом деда. И вдруг снова услышала жужжание. Взгляд ее упал на «черный ящик», стоявший на полу в углу спальни, слева от кровати и в полутора метрах от тумбочки.