Бетховен. Биографический этюд - Василий Давидович Корганов

упорна. – Сердечно сочувствую вашим страданиям вследствие болезни вашей матери. Вы знаете, что я готов всегда с радостью вас видеть, но не могу вас иначе принять, как лежа в постели. Может быть, завтра встану. Прощайте, милая добрая Амалия.

Ваш хворый Бетховен.

Далее приписано рукой А. Зебальд:

«Мой тиран требует счета. Вот он:

Курица 1 фл.

Суп 9 кр.

От души желаю, чтобы это помогло вам».

Ниже приписка Б-на.

Тираны не платят, но долг должен быть погашен. Вы могли бы сделать это в лучшем виде, если бы сами пришли NB со счетом к вашему покорному тирану.

Уведомляю вас, что тиран рабски прикован к постели. Вот оно как! Хорошо, если все окончится потерей только сегодняшнего дня. Моя вчерашняя прогулка на рассвете в лесу, где было очень сыро, только усилила мое нездоровье и, вероятно, помешала выздоровлению. Развлекайтесь пока с вашими русскими, лапландцами, самоедами и т. п. и не будьте особенно усердны в пении: «es lebe hoch».

Ваш друг Бетховен.

Мне уже лучше. Если находите, что вам прилично одной прийти ко мне, то доставите мне большое удовольствие. Если же считаете это неприличным, то ведь вы знаете, что я уважаю свободу каждого; как бы вы не поступили в этом случае или вообще, следуя ли своим принципам или побуждениям воли, ничто не изменит моего к вам расположения, и я всегда останусь вашим другом.

Бетховен.

Выздоровление не идет, а точно ползет; словом, все еще нет конца! Вот все, что могу вам сообщить об этом. Я должен отказаться от мысли видеть вас у себя. Может быть, ваши самоеды избавят вас сегодня от поездки в полярные страны, тогда приходите к Бетховену.

Не могу сообщить вам ничего определенного о себе. То кажется, что мне лучше, то снова все идет по-старому, то будто болезнь затягивается надолго. Если бы я мог выражать свои мысли о болезни такими же определенными знаками, как мои музыкальные идеи, то легко помог бы сам себе. Сегодня придется также остаться в постели. Прощайте и радуйтесь своему здоровью, милая Амалия.

Ваш друг Бетховен.

Вскоре Амалия Зебальд стала женой судебного чиновника Крамера, но еще долго Бетховен не мог ее забыть. В 1816 году дель Рио, содержатель пансиона, где воспитывался племянник Людвига, с двумя дочерьми посетил последнего в Бадене.

«Лето 1816 года, – рассказывала Фанни, старшая из них, – Бетховен провел в Бадене, откуда часто приезжал в Вену.

Однажды, придя к нам, он снял пальто, и мы заметили на локте сюртука дыру. Видимо, вспомнив о ней, он стал вновь надевать пальто, но сейчас же сбросил его и, смеясь, сказал: “все равно, вы уже заметили”. В сентябре он пригласил нас к себе на дачу и просил предупредить о времени посещения нашего. Его желание исполнили мы в точности, однако, по приезде к нему, заметили, что любезный хозяин ровно никаких приготовлений к приему не сделал. Обедать он повел нас в трактир, где, при расплате, вследствие обнаружившейся недобросовестности кельнера, старательно проверял количество съеденных булочек. Говорить с ним приходилось громко, в самое ухо, скрывавшееся за длинными седеющими волосами.

– Мне надо остричься, – повторял он при этом.

После обеда мы отправились гулять, а Бетховен, заявив, что у него много работы, остался у себя и через несколько времени пришел за нами. Вечером мы заметили, что ничто не приготовлено для нашего ночлега; композитор ворчал, бранил прислугу и сам помогал нам устроить постели, отодвинув диван и т. п. Мы, сестры, должны были спать в большой комнате, где находился рояль его; долго мы не могли заснуть и вздумали развлечься разглядыванием лежавших на столе бумаг.

В этих тетрадях были вписаны музыкальные наброски, изречения, заметки по хозяйству, и все это перемешано, переплетено бессвязно, бестолково; среди этой абракадабры мы нашли непонятную фразу: “сердце мое преисполнено прелестей чудной природы, а ее нет со мною”.

На следующее утро он вошел к нам с расцарапанным лицом.

– Смотрите, как обработал меня слуга, которого я сейчас прогнал! Эти люди знают, что я плохо слышу, и все же не стараются говорить внятно…

Обедали мы в Helenenthal, причем Бетховен за столом вписывал время от времени по нескольку тактов в свою книжку и, между прочим, сказал:

– Прогулка с вами лишила меня некоторых мелодий и подарила другие.

В беседе Бетховен высказывал такие идеи: всякая принужденность ему противна, он сторонник неограниченной свободы; ему гораздо приятнее, если женщина, с ним не связанная, дарит ему свою любовь; в обязательных же отношениях жены к мужу он видит ограничение свободы женщины; он уверял, что еще не видел супружеской четы, где бы тот или другой не раскаивался в сделанном шаге; “как я счастлив, что ни одно мое сватовство не увенчалось успехом; как хорошо, что не все наши желания исполняются…”

Отправившись затем гулять в Елененталь, мы шли впереди и внимательно прислушивались к тому, что говорили отец и великий композитор, следовавшие за нами.

– Вы не избавитесь от мелких неприятностей обыденной жизни, – говорил отец, – пока не найдете подруги жизни, которая утешала бы вас и облегчала бы эти заботы. Неужели вы не знаете женщины, которая была бы достойна разделить с вами бремя жизни?

– Я любил без памяти, – ответил Бетховен, – и безнадежно. Я познакомился с нею пять лет назад и был бы бесконечно счастлив жениться на ней. К сожалению, мечты мои неосуществимы. Тем не менее, вспоминая о ней, сердце мое бьется, как при первой встрече с нею».

Краткий отчет о проведенном лете 1812 г. Бетховен сообщает эрцгерцогу Рудольфу в письме, где упоминает скрипача Полледро, удивлявшего тогда Европу своей виртуозностью.

Франценсбрунн, 12 авг. 1812 г.

Ваше императорское высочество!

Давно уже следовало мне исполнить долг свой и напомнить вам о себе, но отчасти хлопоты в отношении лечения, отчасти же сознание своего ничтожества воздерживали меня от этого. В Праге я опоздал к в. и. в. только на одну ночь; когда явился я к вам утром, чтобы предложить свои услуги, то узнал, что вы тою же ночью выехали. В Теплице я слушал ежедневно 4 раза военный оркестр – вот весь мой доклад по части музыки. Бывал часто с Гете. Врач мой, Штауденхейм, уговорил меня переехать из Т. в Карлсбад, оттуда – сюда, и, вероятно, придется вернуться отсюда еще раз в Теплиц. Какие прогулки! И все же нет надежды на поправление. О состоянии здоровья в. и. в. я получал до сих пор самые лучшие известия, то же самое мне известно также относительно вашего расположения