Запретная королева - Анна О'Брайен

чтобы спрятать кое-что от взгляда вполне конкретного мужчины. Оуэн Тюдор не должен догадаться, что наша с ним ночная встреча оставила след на моем лице.

Целый час мы открывали пакетики и флаконы и в конце концов воспользовались порошком из корня белой лилии, чтобы сделать кожу моего лица белее и как-то скрыть ссадину. Растертые листья дягиля добавили румянца моим щекам, отвлекая взгляд от кровоподтека.

– Уже лучше, – неуверенно заметила Гилье, продолжая, впрочем, недовольно хмурить брови. – По-моему.

– Но все равно не очень хорошо. – Я в отчаянии швырнула зеркальце на кровать.

– Мы не сможем спрятать это полностью.

– Да, не сможем, – вздохнула я.

Мы сделали все, что могли, и лучше уже не будет. После ночного поста я позавтракала прямо у себя в комнате и не пошла на мессу, однако к обеду должна была выйти к своему скромному двору, иначе мое пустующее кресло вызовет пересуды. Мне предстояло собраться с остатками сил и сделать вид, будто ничего особенного не произошло.

А вдобавок мне предстояло встретиться лицом к лицу с Оуэном Тюдором.

Когда во время обеда я заняла свое место за столом, расположенным на помосте, я не видела, что лежит передо мной на тарелке, и не слышала слов отца Бенедикта, благословляющего нашу трапезу; все мои мысли были заняты тем, как Оуэн Тюдор сначала мельком взглянул на меня, когда я, вызывающе подняв голову, вошла в зал, а потом вдруг посмотрел снова, уже с другим выражением лица. Взгляд его из рассеянного вдруг стал пристальным, Тюдор напрягся и замер; оправившись через мгновенье, он вспомнил о своих прямых обязанностях и удалился, чтобы приказать пажам подавать на стол. Мне запомнилось лишь его ошеломленное лицо: было очевидно, что весь мой хваленый грим не смог заретушировать синевато-багровый кровоподтек.

Впрочем, я и так это знала. Мои придворные дамы, с которыми я уже увиделась у себя в гостиной на втором этаже, посочувствовали моему затруднительному положению и засыпали меня кучей советов, но ни один из них мне не помог. Равно как и раскаяние, когда я увидела реакцию Оуэна Тюдора.

Да, именно Оуэна Тюдора, а не господина Оуэна. Потому что господином Оуэном он уже не будет для меня никогда. Как я могла думать о нем, как о подчиненном, когда он обнимал меня? Когда его поцелуи превращали мою кровь в расплавленное золото? К несчастью, такова уж моя природа, что в конце концов золото превратилось в свинец и я нанесла Оуэну худший из возможных ударов. Получалось, что я поощряла его лишь для того, чтобы затем отвергнуть.

Во время обеда меня мучили угрызения совести из-за четко подмеченного мной единственного волнующего момента, когда Тюдор еще не оправился от увиденного и не успел скрыть свои чувства. Он ничего не знал, и, конечно, для него это было шоком. Который вскоре сменился приступом яростного гнева. Я похолодела, и эта сцена внесла еще больше смятения в мои и без того беспорядочные мысли.

Да как он смеет еще и злиться на меня?

«С другой стороны, почему бы ему и не злиться?» – спросила я себя, пробуя поставленные передо мной сливы в сиропе и сдобную выпечку. Разве я этого не заслуживаю? Я позволила Оуэну поверить в то, что хочу его, целовала его с безудержной горячностью, доселе мне незнакомой. Прижималась к нему всем телом в настойчивом требовании, которое он просто не мог истолковать неверно. А затем, когда его объятия стали чрезвычайно пылкими, я сбежала, потому что мне не хватило уверенности в себе и самообладания, чтобы довести начатое до конца.

Но только если это действительно было то, чего я хотела. И если бы он не был моим слугой.

Однако если бы я этого не хотела, я бы ему не ответила. Разве он сам не открыл мне путь к отступлению сразу же после моего первого дурацкого признания?

Того, что сплетни могут пойти дальше, вам опасаться не стоит…

Вина за это, без сомнения, лежала на мне, и я заслужила его гнев.

Обед между тем продолжался. Мы ели, пили. И болтали – по крайней мере мои придворные дамы. Наши пажи, юноши из хороших семей, обучавшиеся исполнять свои обязанности в свите благородной высокопоставленной дамы под руководством Оуэна, прислуживали нам молча и сосредоточенно. Оуэн держался в точности так, как и должен был, – спокойно, предупредительно, со знанием дела. Но сегодня он не ел вместе с нами, сидя рядом с помостом. Вместо этого он в строгом молчании стоял позади моего кресла, будто укоряя меня и подчеркивая разницу в нашем положении.

И это я заслужила.

У меня не было просьб к Тюдору. Все мое внимание было сосредоточено на силе его взгляда, направленного мне в спину, куда-то между лопаток. Ощущение было такое, будто в этом месте меня пронзили кинжалом.

Я положила ложку на стол. Сладкое тесто тяжело опустилось в желудок; я вздохнула и принялась молиться про себя, чтобы эта трапеза побыстрее закончилась и я смогла скрыться у себя в комнате. Вот только когда с пудингом было наконец покончено и с помоста все убрали, у меня не было иного выбора, кроме как пройти вплотную мимо Оуэна, ведь он так и не сдвинулся с места. Я рискнула искоса глянуть на него и приняла за осуждение то, что прочла в его глазах.

– Довольны ли вы сегодняшней трапезой, миледи? – поинтересовался Оуэн.

Он явно заметил, что ела я мало.

– Все было хорошо. Как всегда. – Ответ получился резким.

Тюдор почтительно поклонился, а я прошла мимо него. Сердце мое саднило так же, как и щека.

– Миледи, к вам господин Оуэн. – Через час после окончания обеда Гилье вошла в мою комнату, где я сидела, положив на колени закрытый часослов и устремив невидящий взгляд куда-то вдаль. – Он хочет обсудить с вами приготовления к празднованию дня рождения юного короля.

– Передай господину Оуэну, что мне нездоровится, – ответила я, внезапно почувствовав необходимость сосредоточить все свое внимание на странице часослова, которую – так уж вышло – решила открыть как раз в этот миг. – Скажи ему, пусть обратится к лорду Уорику, если возникнут какие-то трудности.

Тут я с ужасом обнаружила, что случайно открыла страницу с покаянным псалмом, где говорилось о раскаянии в содеянном грехе.

Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои[39].

Мне требовалось прощение Господа – а также Оуэна Тюдора, ибо я действительно согрешила.

– Господин Оуэн хотел бы знать, не желаете ли вы устроить пиршество по случаю Дня святой Уинифред, миледи. Если да, то ему