Кенилворт - Вальтер Скотт

— Ты слишком мало пробыл в замке, Лэмборн, и все это время так пьянствовал, что был глух, нем и слеп. Но ты бы меньше бахвалился, если бы провел с нами ночь в полнолуние, когда дух сильнее всего тревожится, особенно когда с северо-запада налетает ураган, льет дождь и грохочет гром. Боже мой, что за треск, гул, стоны и вопли раздаются в такие ночи под сводами Мервина, как будто над самой твоей головой! Двух кварт чистейшего спирта еле хватает, чтобы мне и моим парням хоть немного успокоиться.

— Вздор, приятель, — отрезал Лэмборн, который так долго прикладывался к кувшину, что последний глоток не преминул оказать на него должное действие. — Сам не знаешь, что несешь о привидениях. Никто о них ничего не знает. Короче говоря, чем меньше болтать об этом, тем лучше. Одни верят в одно, другие — в другое… И все это одно воображение. Я знавал разных людей, дорогой мой Лоренс Запри Дверь, и среди них были люди разумные. Так вот, есть один великий лорд — не стану называть его имени, Лоренс, — так он верит в звезды и луну, в планеты, в их орбиты и всякое прочее. Верит, что они сияют единственно ради его блага, хотя, рассуждая трезво, — или, вернее скажем, пьяно, — светят они только для того, чтобы честные парни вроде меня не угодили в канаву. Что ж, пусть себе тешится: он достаточно знатен, чтобы позволить себе это удовольствие. А есть и другой — ученейший человек, уверяю тебя, умеет выражаться на греческом языке и на еврейском не хуже, чем я — на воровском жаргоне, — так он помешан на притяжениях и отталкиваниях, на превращении свинца в золото и прочее… Что ж, пускай и он думает как хочет и пусть расплачивается своими превращенными монетами с дураками, которые согласятся взять их. А вот и ты сам — еще один великий человек, правда не знатный и не ученый, но зато полных шести футов роста, — и тебе, как слепому кроту, нужно верить в духов, домовых и прочую чепуху. А еще есть один великий человек, то есть великий, но маленький человек, или маленький, но великий человек, мой милый Лоренс, и его имя начинается с буквы «В», — во что же верит он? Да ни во что, честный Лоренс, ни во что — ни на земле, ни на небесах, ни в аду. А что до меня, так если я и верю в дьявола, то только потому, что должен же кто-то схватить за шиворот нашего вышеупомянутого друга в тот час, «когда душа покинет тело», как поется в песне, ибо всякая причина имеет свое следствие — raro antecedentem, [103] как говаривал доктор Берчем… Но для тебя это уже китайская грамота, честный Лоренс. Поистине, учение — скучное дело! Протяни-ка мне еще разок кувшин.

— Право, Майкл, если ты будешь еще пить, — сказал тюремщик, — то не сможешь ни сыграть Ариоиа, ни сопровождать своего хозяина в такой торжественный вечер. Я каждую секунду жду, что зазвонит большой колокол для сбора к башне Мортимера, чтобы встречать королеву.

Не слушая увещеваний Степлза, Лэмборн продолжал пить; затем, с глубоким вздохом опустив почти пустой кувшин, он начал говорить шепотом, который постепенно повышался до крика:

— Не беспокойся, Лоренс, даже когда я пьян, то знаю, как заставить Варни считать меня трезвым. Но, как я уже сказал, не беспокойся — я умею пить осторожно. Кроме того, мне как Ориону надо лезть в воду, а там можно схватить простуду, если не согреться наперед как следует. Это я-то не сыграю Ориона! Да никакой горластый актер, надрывающий легкие за двенадцать пенсов, не сыграет его лучше меня! Не беда, если они и заметят, что я немного не в себе. Почему это человек должен быть сегодня трезв? Отвечай мне! Долг каждого верноподданного быть веселым, и скажу тебе, Лоренс, что в замке найдутся такие, что не бывают веселыми, даже выпив, — так как же им веселиться в трезвом виде? Заметь, я не называю имен, Лоренс, но твой кувшин вина — превосходное средство, чтобы, поднять верноподданнические чувства и веселье. Ура королеве Елизавете! Благородному Лестеру! Достойнейшему мистеру Варни! И Майклу Лэмборну, который может их всех обвести вокруг пальца!

С этими словами он спустился с лестницы и прошел через внутренний двор. Тюремщик поглядел ему вслед, покачал головой и запер дверку, которая, перегораживая лестницу, не позволяла никому подняться в комнату Тресилиана, бормоча про себя:

— Хорошее дело быть фаворитом! Я чуть было не потерял свое место, потому что в одно морозное утро мистеру Варни почудилось, будто от меня разит водкой. А этот молодчик может предстать перед ним пьяный как свинья и даже не услышит упрека! Но, надо признаться, парень он зловредный и умный, и никто не поймет хотя бы половину того, что он говорит.

Пусть бьют в набат: идет она, идет!

Пусть говорят за нас колокола

И звонкие фанфары! Канониры,

К орудиям! Пусть загрохочут пушки,

Как будто бы враги идут на приступ

Колоннами — язычники в тюрбанах!

И мы закатим зрелище — но тут

Ведь нужен ум, а я — вояка грубый!

«Королева-девственница». Трагикомедия

Тресилиан, расставшись с Уэйлендом, как об этом говорилось в предыдущей главе, все еще недоумевал, что делать дальше, когда к нему подошли Роли и Блант, занятые по обыкновению горячим спором. Тресилиан из-за своего настроения не испытывал особенного желания находиться в их компании, но избежать встречи не было никакой возможности. К тому же, помня свое обещание не заходить к Эми и не предпринимать никаких шагов в ее интересах, он счел самым правильным сразу же смешаться с обществом и как можно меньше выставлять напоказ боль и сомнения, глубоко запавшие в его душу. Поэтому он покорился необходимости и приветствовал своих друзей.

— Желаю здравствовать, джентльмены! Откуда вы?

— Из Уорика, конечно, — отвечал Блант. — Мы должны были зайти к себе переодеться, как комедианты, которые, меняя костюмы, создают впечатление большой толпы. Ты бы лучше тоже последовал нашему примеру, Тресилиан.

— Блант прав, — поддержал его Роли. — Королева любит такие изъявления почтительности и считает неуважением к себе, если кто-нибудь появляется перед ней в запачканном и смятом дорожном костюме. Но, если хочешь посмеяться, Тресилиан, взгляни на Бланта, посмотри, как его разукрасил мошенник портной. Тут и голубое, и зеленое, и малиновое, и, ко всему прочему, алые ленты и желтые розы на башмаках!

— Ну, а чего же ты хотел? Я велел этому кривоногому мошеннику постараться и не жалеть никаких денег. По-моему, костюм получился достаточно нарядный, понаряднее, чем твой… Пусть Тресилиан скажет свое мнение.

— Согласен! Идет! — подхватил Уолтер Роли. — Рассуди нас, ради бога, Тресилиан.

Тресилиан, призванный в судьи, осмотрел обоих и с первого взгляда понял, что честный Блант полностью доверился фантазии портного: костюм его был разукрашен таким количеством лент и кружев, что напоминал праздничный шутовской наряд. Роли же был одет в элегантный и роскошный костюм, который так шел к его грациозной фигуре, что непременно должен был привлечь всеобщее внимание. Поэтому Тресилиан сказал: