Кенилворт - Вальтер Скотт

— Эми, — сказал он, глядя своими печальными и выразительными глазами ей в глаза, которые она устремила на него, терзаясь сомнениями, страхом и смущением. — Я всегда замечал — в то время как другие считали вас упрямой и капризной, — что под вашим внешним обликом своенравной и строптивой девочки скрыты глубокие чувства и сильный характер. На них я и полагаюсь, доверяя вашу судьбу вам самой на ближайшие сутки, в течение которых я обещаю не мешать вам ни словом, ни делом.

— Вы обещаете мне это, Тресилиан? Возможно ли, что вы еще сохранили ко мне такое доверие? Вы обещаете мне как джентльмен и как человек чести не вмешиваться в мои дела ни единым словом, ни единым шагом, что бы вы ни увидели и ни услышали, даже если вам покажется, что ваше вмешательство необходимо? Вы настолько доверяете мне?

— Да, клянусь честью, — сказал Тресилиан, — но по истечении этого срока…

— По истечении этого срока, — перебила она, — вы будете свободны действовать, как вам заблагорассудится.

— Что еще я могу сделать для вас, Эми? — спросил Тресилиан.

— Ничего, — ответила она. — Только оставьте меня… Впрочем, если… мне стыдно сознаться в своей беспомощности, но я вынуждена просить об этом… позвольте мне, если можно, воспользоваться вашей комнатой в течение ближайших суток.

— Это поистине поразительно! — воскликнул Тресилиан. — На что вы можете надеяться в замке, где в вашем распоряжении нет даже комнаты?

— Не возражайте и оставьте меня, — сказала она, но когда он медленно и неохотно направился к двери, добавила: — Великодушный Эдмунд! Может наступить время, когда Эми сумеет доказать, что она заслужила твою благородную привязанность.

Пей, не зевай, когда бочонок полный

Стоит вблизи и ждет опустошенья!

Меня не бойся: я не замечаю

Людских пороков, ибо сам не в силах

Похвастать добродетелью. Я воин,

И пусть весь мир со мной воюет вместе!

«Пандемониум»

Тресилиан, чрезвычайно взволнованный, стал спускаться по винтовой лестнице и, к великому своему удивлению и неудовольствию, встретил Майкла Лэмборна. Майкл обратился к нему с такой наглой фамильярностью, что Тресилиан почувствовал сильное желание спустить его с лестницы, но вовремя вспомнил о том, как Эми, единственный предмет его забот, воспримет известие о любой ссоре, затеянной им в этот час и в этом месте.

Вот почему он ограничился тем, что сурово взглянул на Лэмборна, как на человека, которого не считал достойным внимания, и попытался пройти мимо, сделав вид, что не узнал его. Но Лэмборн, воспользовавшись щедрым гостеприимством, царившим в замке, успел осушить основательную чашу вина и не был расположен скрываться от чьих бы то ни было взглядов. Он остановил Тресилиана на лестнице и без малейшей робости или смущения заговорил с ним, как будто они были близкими приятелями:

— Надеюсь, мы не станем поминать старые раздоры, мистер Тресилиан? Я ведь из тех, кто помнит добро охотнее, чем зло. Намерения у меня были самые честные и дружеские, уверяю вас.

— Я не нуждаюсь в вашей дружбе, — сказал Тресилиан, — отправляйтесь к своим приятелям.

— Нет, вы только полюбуйтесь, как он торопится! — язвительно заметил Лэмборн. — Подумать только, как эти дворянчики, сотворенные, конечно, из тончайшей фарфоровой глины, свысока глядят на бедного Майкла Лэмборна! Поглядишь, так, пожалуй, примешь мистера Тресилиана за самого скромного, деликатного дамского угодника, у которого ничего такого и в мыслях нет. Ну да ладно, разыгрывай из себя святошу, мистер Тресилиан, и забудь, что как раз сейчас у тебя в спальне находится нечто весьма приятное, к великому позору всего замка… Ха-ха-ха! Что, мистер Тресилиан, поймал я вас?

— Не знаю, что ты имеешь в виду, — проговорил Тресилиан, прекрасно понимая, однако, что этот наглый грубиян проведал о присутствии Эми в его спальне. — Но если ты приставлен к уборке этих комнат и ждешь подачки, то вот, получи, а в мою не заглядывай.

Лэмборн поглядел на золотую монету и сунул ее в карман со словами:

— А ведь добрым словом меня легче купить, чем монетой. Но, в конце концов, кто платит золотом — хорошо платит, а Майкл Лэмборн не из тех, кто поднимает шум, портит людям удовольствие и все прочее. Сам живи и другим давай жить — вот мое правило. Не люблю только, когда люди задирают передо мной нос, будто они сделаны из серебра, а я из олова. Раз уж я храню ваши тайны, мистер Тресилиан, так вы могли бы смотреть на меня поласковее. А если я когда и попадусь в грешке — ведь это может случиться с каждым из нас — и мне понадобится поддержка или помощь, так уж я обращусь к вам. А теперь пользуйтесь на здоровье и вашей комнатой и птичкой, что в ней заперта, — Майклу Лэмборну это все едино.

— Посторонитесь, сэр! — воскликнул Тресилиан, не в силах дольше сдерживать негодование. — Вы получили плату!

— Гм! — проворчал Лэмборн, уступая дорогу. Затем он сердито пробормотал сквозь зубы, повторяя слова Тресилиана: — «Посторонитесь! Вы получили плату!» Ну ладно, я уже сказал, что не стану портить вам удовольствие: я не собака на сене, так и знайте.

По мере того как Тресилиан, внушавший ему некоторый страх и почтение, удалялся, Майкл говорил все громче и громче:

— Я не собака на сене, но и уголь для вас возить не собираюсь — запомните это, мистер Тресилиан. Я еще погляжу на красотку, которую вы так удобно устроили в своей берлоге… Видно, вы боитесь привидений и не решаетесь спать в одиночестве. Попробовал бы я выкинуть такую штуку в чужом замке — ого-го, что бы со мной было! «В собачью конуру негодяя! Отдуть как следует! Спустить его с лестницы!» Да, эти добродетельные джентльмены имеют большие преимущества перед нами, рабами своих страстей! Ну да ладно, ясно одно — благодаря этому счастливому открытию голова мистера Тресилиана в моих руках, и я попытаюсь разглядеть эту его вторую Линдабриду.

Прощай, хозяин! Если верных слуг

Так худо ценишь ты — руби канаты!

Пусть наши корабли в безбрежном море

Пойдут путями разными…

«Кораблекрушение»

Тресилиан вышел во двор замка, не зная, что и думать о странной и неожиданной беседе с Эми Робсарт, и сомневаясь, хорошо ли он поступил, торжественно обещав предоставить ее самой себе на целые сутки, несмотря на то, что получил от ее отца полномочия действовать. «Но как было отказать в ее просьбе, — вполне естественно размышлял он, — раз она, по-видимому, целиком полагалась на Варни? Быть может, на карту поставлено счастье всей ее жизни, и ее нельзя доводить до крайности». А так как Тресилиан был не властен вырвать ее из рук Варни, если тот признает Эми своей женой, то какое право имел он посеять раздор между супругами и тем самым разрушить еще остававшуюся для нее надежду на семейный мир?

По этим причинам Тресилиан твердо решил держать данное Эми слово, и чем больше он размышлял об их удивительной встрече, тем больше убеждался, что не дать это слово было бы и несправедливо и недостойно.