Джон Картер – марсианин - Эдгар Райс Берроуз

минуту спустя, обыскав лодку от носа до кормы, я выяснил, что она пуста.

Я ощупал руками скалу, у которой она была привязана, и нашел узкий выступ. Это оказалась дорога! По ней, вероятно, должны были пройти те, которые приехали раньше меня. Размер и форма лодки убедили меня в том, что здесь были лодка, Турид и жрецы.

Позвав Вулу, я встал на выступ. Большое дикое животное с ловкостью кошки прыгнуло за мной. Перелезая в лодку жрецов, Вула издал глухое рычание, а когда он подошел ко мне и я положил на его шею руку, то почувствовал, как его короткая грива встала дыбом от злости. Мне кажется, что он бессознательно почувствовал присутствие врага, потому что я до сих пор не пытался рассказать ему о цели наших поисков.

Это было упущение, которое следовало исправить. По способу зеленых марсиан я объяснил своему псу то внушением, то словами, что мы выслеживаем людей, сидевших недавно в большой лодке. Легкое мурлыканье означало, что Вула понял меня. Я собрался было повернуть направо, но почувствовал, что Вула потянул меня в противоположном направлении, и тогда последовал за ним: он был прекрасной ищейкой и вряд ли ошибался.

Сквозь полный мрак вел он меня вдоль узкого уступа над бурным потоком. Мы вышли из-под нависших скал, и при тусклом свете я увидел, что тропинка была выбита в массиве скалы и вела вдоль реки за пороги.

Более часа двигались мы по берегу темной речки. Судя по направлению, мы находились под долиной Дор, а может быть, под морем Омин. Теперь, вероятно, я был недалеко от храма Солнца.

Едва эта мысль пришла мне в голову, как Вула внезапно замер около сводчатого прохода в скале, отполз от него и притаился в расщелине. Даже словами он не мог бы сказать мне яснее, что где-то поблизости нас подстерегает опасность. Я осторожно пододвинулся к нему и поверх его головы заглянул в отверстие.

Там оказалось просторное помещение, которое, судя по обстановке, служило сторожевой комнатой. В одном углу стояли ружейные козлы, а по стенам были нары для воинов. В помещении находились два жреца из тех, которые были с Туридом и Матаи Шангом. Жрецы были заняты серьезным разговором и совершенно не подозревали, что их могут подслушать.

– Повторяю тебе, – проговорил один из них, – я не доверяю этому черномазому. Не было никакой необходимости оставлять нас здесь якобы для того, чтобы охранять путь. От кого, скажи на милость, защищать нам эту давно забытую тропинку? Поверь, это просто хитрость с его стороны, чтобы разделить нас. Потом он уговорит Матаи Шанга оставить других где-нибудь, тоже под тем или иным предлогом, а сам нападет на нас со своими товарищами и перебьет всех.

– Я согласен с тобой, Лакор, – ответил другой. – Между жрецами и перворожденными не может быть ничего, кроме ненависти и измен. А что думаешь ты обо всей этой сказке про свет? «Пусть, – говорит, – свет горит с силой трех радиоединиц в продолжение пятидесяти секунд, а затем в продолжение одной минуты с силой одной радиоединицы и, наконец, в продолжение двадцати пяти секунд с силой девяти радиоединиц». В точности так он и сказал. Подумать только, старый мудрый Матаи Шанг слушал такую чепуху!

– Действительно, это глупо, – ответил Лакор. – Разве таким способом что-нибудь откроешь? Должен же был он что-нибудь ответить, когда Матаи Шанг напрямик спросил его, что он сделает, когда дойдет до храма Солнца. Вот он и выдумал наскоро какой-то ответ. Бьюсь об заклад на диадему хеккадора, что он сам не в состоянии повторить все это снова.

– Чего нам здесь оставаться, Лакор? – проговорил другой жрец. – Может быть, если бы мы поспешили за ними, мы бы успели спасти Матаи Шанга и отомстить черному датору. Как ты думаешь?

– Никогда за всю свою долгую жизнь, – ответил Лакор, – я не ослушался ни одного приказа отца святых жрецов. Если он не вернется и не прикажет мне покинуть пост, я умру здесь на месте.

Товарищ его покачал головой.

– Я твой подчиненный, – промолвил он наконец, – и ничего не могу сделать без твоего согласия. Но все же, думаю, мы совершаем большую глупость, оставаясь здесь.

Я тоже считал, что они делают глупость, потому что мне нужно было пройти через комнату, в которой они находились. У меня не было причин питать особую нежность к этой расе обожествляющих самих себя демонов, однако я не причинил бы им вреда, если бы это было возможно. Во всяком случае, следовало попробовать пройти мирным путем. Борьба могла задержать меня или даже положить конец моим поискам: лучшие люди, нежели я, бывали иногда побеждены менее способными воинами, нежели жрецы.

Дав знак Вуле следовать за мной, я решительно шагнул в комнату и очутился перед обоими жрецами. При виде меня они обнажили свои мечи, но я жестом руки остановил их.

– Я ищу Турида, черного датора, – сказал я. – У меня с ним счеты, а не с вами. Дайте мне мирно пройти, потому что, если я не ошибаюсь, он такой же враг вам, как и мне, и у вас нет повода защищать его.

Они опустили мечи, и Лакор заговорил:

– Я не знаю, кто ты такой. У тебя белая кожа жреца и черные волосы перворожденных. Если бы речь шла только о безопасности Турида, ты мог бы пройти и мы бы тебе не помешали. Скажи нам: кто ты и по чьему поручению ты здесь? Может быть, тогда мы позволим тебе исполнить то, что и сами хотели бы совершить.

Поразительно было то, что никто из них не узнал меня. Я думал, что известен каждому жрецу на Барсуме лично или понаслышке и что меня могут немедленно опознать в любой части планеты. Действительно, я был единственным белым человеком на Марсе с черными волосами и с серыми глазами – за исключением моего сына Карториса.

Объявить свое имя означало бы вызвать немедленное нападение: каждый жрец на Барсуме был моим потенциальным врагом, потому что каждый из них знал, что именно мне обязаны они падением своей вековой власти над душами людей. С другой стороны, моя репутация исключительного бойца могла заставить их пропустить меня.

По правде сказать, я не обманывал себя этой последней надеждой. На воинственном Марсе нет трусов: всякий – будь он джеддак, жрец или простой смертный – гордится каждым поединком, каждым сражением. А потому я крепче обхватил рукоятку меча, когда обратился к Лакору.

– Я думаю, вы сами понимаете, что разумнее пропустить меня с миром, – сказал