Мария Стюарт - Родерик Грэм

Главными среди этих послаблений были, конечно, ее визиты в Бакстон, которые, как она находила, облегчали боль в суставах. В конце мая 1577 года Но упоминал об обнадеживавших слухах. Мария и он получили «тайное» сообщение о том, что Елизавета собиралась посетить Бакстон, а оттуда она, переодевшись, поедет в Чатсуорт, чтобы встретиться с Марией. Но был не вполне в этом убежден, однако Мария была уверена, что наконец увидит свою кузину. Это была иллюзия, а информация оказалась ложной. От встречи невозможно было выиграть ничего, кроме устных заверений в любви и дружбе, кроме того, она могла привести к нелицеприятному сравнению внешности обеих женщин. Елизавету обвиняли в том, что она боялась подчиниться несомненному очарованию Марии, но оно сильнее всего действовало на мужчин, а Елизавета поддавалась только на мужские комплименты. Если Елизавета и имела сомнения относительно того, как себя вести, она великолепно затянула время, и если даже здесь и была возможность оказаться в ситуации, когда необходимо было действие, она искусно избежала ловушки. Две королевы так никогда и не встретятся, и во всех художественных изображениях такой встречи драматический эффект оказывался в лучшем случае слабым, ничего не добавляя пьесе.

Отражением тогдашнего настроения Марии служит факт составления ею варианта нового завещания. В случае смерти в тюрьме, чего королева теперь ожидала, она просила о том, чтобы ее тело перевезли в собор Сен-Дени и похоронили рядом с первым мужем, Франциском II, а также о том, чтобы Яков наследовал все ее имущество и права на английскую корону при условии, что он обратится в католичество. Если бы обращения не состоялось, Мария передавала все права Филиппу Испанскому, с тем чтобы он распорядился ими по собственному усмотрению и по совету папы. Если бы Яков скончался раньше нее, корона Шотландии досталась бы графу Ленноксу или Клоду Хэмилтону; выбрать из них предстояло Лотарингскому дому на том условии, что избранник должен был вступить в брак с представительницей этого семейства. Леди Арабелла должна была стать графиней Леннокс. История должна быть благодарна тому, что это завещание не вступило в силу, поскольку результатом стала бы война между Англией и Испанией и гражданская война в Шотландии.

В июне 1577 года в Бакстон нанес визит граф Лестер — гость графа Шрусбери. Он, по всей видимости, страдал от лишнего веса, и Елизавета прислала Шрусбери комические распоряжения относительно его диеты. Две унции мяса следовало запивать одной двадцатой пинты вина и таким количеством «святой воды Св. Анны, какое он пожелает выпить». По праздничным дням диета разнообразилась крылышком крапивника на обед и ножкой на ужин. Елизавета по-прежнему была способна на глупые шутки, достойные школьницы. Мария, инстинкты которой были отточены при дворе Валуа и настроены на обнаружение заговора, хотя и не были достаточно сильными для определения его шансов на успех, заподозрила, что Лестер явился в Бакстон для того, чтобы выведать у представителей знати, есть ли у него шанс жениться на Елизавете. Поскольку Лестер в 1575 году[116] тайно женился на Летиции Ноллис, дочери бывшего тюремщика Марии, сэра Фрэнсиса Ноллиса, это было маловероятно. Сама Мария вполне могла находиться в это время в Бакстоне, поскольку 25 июня Елизавета поблагодарила Шрусбери за то, что тот так хорошо заботился о Лестере, а всего через два дня Уолсингем отметил, что Татбери — тюрьма, которую он предпочитал, — была в неподходящем состоянии и Марию нужно вновь отвезти в Шеффилд.

Сам Бёрли прибыл в Бакстон с такой скоростью, на какую только было способно его «старое сморщенное тело». Соблазнительно представить себе, что во время всех этих разъездов Мария смогла возобновить свое знакомство с Бёрли и, возможно, даже встретила, наконец, бывшего кандидата на свою руку, Лестера. Обе эти возможности требовали соучастия графа Шрусбери, и оба путешественника обладали большей властью, нежели он. Однако оба они прекрасно знали, что, если об их встрече станет известно, гнев Елизаветы будет ужасен. И Бёрли, и Лестер, будучи елизаветинскими политиками, располагали собственными шпионами, они также знали, что многие из них были двойными агентами, но всех их превосходил глава разветвленной сети, сэр Фрэнсис Уолсингем. Один из самых зловещих его помощников, сэр Ричард Топклифф, находился тогда в Бакстоне.

Топклифф был фанатичным врагом католиков и психопатом. Уолсингем часто использовал его для того, чтобы пытать на дыбе заключенных в Тауэре, а Топклифф наслаждался этой ролью. Если пытка на дыбе не приносила результатов, арестантов отправляли в дом самого Топклиффа — окна которого были окрашены в черный цвет — для более изощренных истязаний. Топклифф пользовался полным доверием Уолсингема и утверждал — хотя его слова нельзя подтвердить, — что видел тело Елизаветы «обнаженным выше колена». 30 августа 1577 года он писал Шрусбери о «папистских тварях» в Бакстоне — «некий Дёрхэм, как я припоминаю, находился при купальнях или же таился там, охотясь на женщин», — и просил графа арестовать Дёрхэма. В присутствии такого человека, пользовавшегося покровительством Уолсингема, даже Бёрли пришлось бы соблюдать осторожность. Неизбежно возникли слухи о побеге, и Бёрли утешался тем, что близ Чатсуорта «не было ни города, ни убежища, где можно было бы устроить засаду».

Мелкие кусочки политической головоломки вновь пришли в движение, оказав косвенное воздействие на Марию. В 1579 году в Шотландию прибыл новый представитель беспокойной семейки Стюартов в лице 37-летнего красавца Эмэ Стюарта, сеньора д’Обиньи. Его послал герцог де Гиз, с тем чтобы тот втерся в доверие к Якову и подрезал крылья Мортону. Стюарт отчасти преуспел, так как пятнадцатилетний Яков в 1581 году даровал ему титул герцога Леннокса. Отчасти благодаря влиянию Эмэ в июне 1581 года Мортон был обезглавлен; за этим последовало официальное отречение Стюарта от католичества. Некогда самым крупным козырем в колоде Гизов была Мария, теперь же она гуляла в садах Чатсуорта, окруженная охранниками, а известия о последних махинациях родственников приходили к ней через третьи или четвертые руки.

Наконец, в Лондон прибыл герцог Алансонский, хотя это и держали в секрете. Он и раньше выступал в качестве претендента на руку Елизаветы, когда носил еще титул герцога Анжуйского. Младший из шуринов Марии, он был более чем на двадцать лет моложе Елизаветы, ниже среднего роста, а лицо его было изрыто оспинами. Тем не менее он был готов играть в брачные игры, и пара, старательно избегавшая совместных появлений на публике, обменялась личными любовными дарами при посредничестве посла Алансона, Жанаде Симие. Елизавета, которой неимоверно польстили изысканные ухаживания человека намного ее моложе, называла Алансона своим «лягушонком», а Симие — «обезьяной». Во Франции Алансон явно проявлял отчетливую склонность к гугенотам — к ужасу Екатерины Медичи — и дружил с Конде.

Марию возможность брака Елизаветы с Алансоном ужасала, и тому было несколько причин. Во-первых, брак означал шанс появления на свет наследника, даже учитывая преклонный, по мнению современников, возраст Елизаветы, а это разбивало все династические мечты Марии в отношении Якова и ее самой. Во-вторых, в таком случае единственным источником иностранной помощи для Марии стала бы Испания, но до сих пор осторожный Филипп не оказывал ей никакой поддержки, кроме моральной. Папа, конечно, пришел бы в ярость, но поскольку Елизавету уже отлучили от престола, он мало что мог сделать. Мария позволила себе излить свои чувства в беседе, и до Елизаветы неизбежно дошли слухи о том, что Мария критикует ее брачные планы. Когда Мария узнала о том, что навлекла на себя гнев Елизаветы, она написала французскому послу Мовиссьеру, полностью отвергая обвинения: «Кто бы ни сказал это моей доброй сестре, королеве Англии, это человек отвратительно и подло солгал… спросите у Шрусбери и его жены, в каких выражениях я говорила о герцоге». Пожалуй, более честным было письмо Марии архиепископу Глазго, в котором она выразила надежду на то, что брак может облегчить участь английских католиков. Флирт Елизаветы и Алансона продолжался; молодой человек пытался избежать политических когтей своей семьи, а стареющая женщина разыгрывала юную влюбленность, какую ей не было дозволено пережить раньше. Это продолжалось до тех пор, пока при финансовой поддержке Елизаветы Алансон не предпринял кампании в Нидерландах. Там он скончался 10 июня 1584 года от приступа лихорадки. Тогда стало ясно, что Елизавете суждено умереть бездетной.