Алые сердца - Тун Хуа

– Когда мы ездили на гору Утайшань в прошлый раз, Жоси еще не служила во дворце, верно?

– Верно, Ваше Величество, – с поклоном ответила я. – Ваша покорная служанка вошла во дворец лишь в сорок четвертом году, к сожалению, опоздав на три года.

– Возьмем ее на этот раз? – спросил император Канси, глядя на Ли Дэцюаня.

Тот коротко взглянул на меня, и я торопливо произнесла:

– Недавно мне сильно нездоровилось, и я какое-то время не несла службу. Сейчас я уже могу ходить, и мое здоровье вне опасности, однако я опасаюсь, что в чужих краях, где у Вашего Величества будет меньше слуг, чем во дворце, из-за меня вы не будете окружены достаточной заботой. По этой причине я попросила Ли-анда выбрать кого-то поспособнее вместо меня.

– Ты болела так долго, – со вздохом произнес император Канси, задумчиво глядя на меня. – Похоже, нынешним людям даже одежду на себе носить и то тяжело. – Повернувшись к Ли Дэцюаню, Его Величество распорядился: – Пусть она остается во дворце.

Я тут же опустилась на колени и, коснувшись лбом пола, произнесла:

– Благодарю Ваше Величество за милость.

– Хорошенько заботься о себе и, если захочется особенного блюда, тут же скажи Ван Си, чтобы распорядился, – с улыбкой велел император. – Скорее поправляйся, иначе у тебя не будет сил хорошо служить нам. Раньше ты, подавая чай и сладости, всегда придумывала что-то новое, сейчас же исчезла не только новизна – даже в твоих обычных ответах больше не видно прежней находчивости и ума. Мы даже не стали наказывать тебя, видя, что твои силы находятся в подобном упадке.

С этими словами он поднял руку, позволяя мне подняться.

Опустив голову, я взяла поднос и пошла к выходу. Прежде чем откинуть занавес из бус, я не утерпела и скосила глаза на восьмого принца. Сильно исхудавший, он сидел молча, опустив глаза к полу. Даже в зале, полном людей, он выглядел до невозможности одиноким и покинутым. Глаза защипало от слез. Отвернувшись, я быстрым шагом покинула зал.

Император Канси с принцами отбыл к горе Утайшань. Его Величество уехал, он тоже, и мне больше не нужно было бояться случайной встречи с ним, равно как и того, что при взгляде на него мое сердце кольнет острой болью сожаления.

Впрочем, даже его отъезд не позволял мне полностью забыть о нем. Каждый раз, стоило мне немного забыться, в памяти проносились картины прошлого. Стоило засмеяться – и я вспоминала его улыбку. Я-то решила, что не буду обращать на это внимания, буду все игнорировать, но на душе все равно становилось тоскливо. Я могла контролировать свой разум, не чувства. И когда же я смогу действительно забыть его и обрести покой?

Спокойные дни всегда пролетают очень быстро. Я не успела закончить вышивку на платке, которой занималась, коротая время, а император Канси уже вернулся с горы Утайшань. Я вновь увидела восьмого принца, и тот выглядел гораздо лучше, чем в день отъезда. Когда я поприветствовала его, он, едва заметно улыбнувшись, с теплотой взглянул на меня и мягко поднял руку, позволяя мне распрямиться.

Я с досадой думала о том, что ему, похоже, уже действительно все равно и он окончательно отпустил меня. Возможно, горные пейзажи заставляют людей забывать о мирской карусели, или же ему было недосуг тратить силы на любовные терзания – неважно, его дела теперь меня не касаются! Разве это не то, чего я так хотела? Тогда откуда взялись эта досада и чувство разочарования?

Сердцем я знала ответ, но не желала понимать, возлагая надежды на то, что время все излечит.

Пришла весна. В саду Юйхуаюань цвели деревья, благоухали травы, и все кругом дышало жаждой жизни. В дни, когда я была свободна от службы, я часто ходила туда гулять.

Я неторопливо шла по дорожке, усыпанной крупной галькой. Когда я разглядела, кто идет мне навстречу, было уже поздно прятаться, и мне пришлось, отойдя к краю дорожки, опустить голову, склониться в поклоне и поприветствовать:

– Всех благ господину бэйлэ.

– Поднимись, – мягко сказал он.

Выпрямившись, я молча застыла на месте, не поднимая головы. Он стоял рядом, явно не собираясь уходить. Я хотела попросить разрешения уйти, но не могла найти слов.

– Четырнадцатый брат, должно быть, больше не приходил к тебе скандалить, – медленно проговорил он с теплотой в голосе.

То ли радуясь, то ли печалясь, я продолжала молча стоять, не зная, что ответить.

– Что значат слова, что ты сказала мне тогда? Что касается Лонкодо, Нянь Гэнъяо и Ли Вэя, я примерно понял. Но кто такие У Сыдао и Тянь Цзинвэнь?

Поразмыслив немного, я на пробу поинтересовалась:

– Разве у четвертого господина нет в помощниках человека с больной ногой по имени У Сыдао?

– Нет, – ответил он просто.

Первым делом я подумала: дорама «Династия Юнчжэна» обманула меня!

– Также при дворе нет никого с именем Тянь Цзин-вэнь, – продолжил он. – Но есть один по имени Тянь Вэньцзин.

– О нем я и говорила, просто перепутала, – торопливо ответила я.

– С чего ты вдруг заговорила о людях и делах, совершенно не имеющих к тебе отношения? – поинтересовался он с недоумевающей улыбкой.

– Главное – будь начеку, – после короткого молчания сказала я. – А насчет того, с чего я об этом заговорила, – сейчас я не смогу тебе этого объяснить.

Сказав это, я тут же попросила позволения уйти.

– Ступай, – разрешил он после недолго молчания.

Идя обратно, я ругала сценаристов и себя последними словами. Вот же безответственные, выдумывают всякую ерунду, а люди верят! А я-то хороша – дырявая голова, даже имени запомнить правильно не смогла!

Проводив весну, я встретила лето. Спасаясь от жары, император Канси уехал в парк Чанчунь, что находится в северо-западном пригороде Пекина, и я, конечно, поехала с ним.

На десятый год эры Сяньфэн[94], когда объединенная англо-французская армия вторглась в Пекин, все окрестные императорские сады были разграблены и уничтожены. Не пожалела судьба и парк Чанчунь, о котором потомки отзывались как о первейшем саде, где «решают политические вопросы, удалившись от шума бренного мира», – все здания в саду были полностью уничтожены огнем. Всего за один день парк, в котором жили императоры целой эпохи, был сожжен дотла. Вот уж не думала, что мне, рожденной в XX веке, выпадет шанс своими глазами увидеть этот парк, за возможность взглянуть на который любой архитектор будущих поколений отдал бы руку на отсечение.