Хазарский меч - Елизавета Алексеевна Дворецкая

убитых и раненых, что пройти по ним было невозможно. И теперь оба войска могли лишь обмениваться выстрелами и пытаться достать до противника копьями и ростовыми топорами. Но и стреляли не густо: сгоряча лучники опустошили тулы в самом начале схватки и теперь подбирали чужие стрелы. Битва почти замерла, тяжело ворочая жерновами, но никто не отступал. С той и другой стороны летели боевые кличи и взаимные оскорбления.

Улав конунг в битву пока не вмешивался: под стягом, в окружении телохранителей, он стоял за первыми рядами. Вот сзади донесся звук рога: сыновья Альмунда вступили в бой. Значит, расчеты их оправдались и они прикрывают смолян от удара, который должен был обрушиться им на тылы и смести, размазать по льду в кровавую кашу. Только бы эти двое и на деле оказались так же хороши, как на словах, и выдержали натиск. Но они знали, с чем предстоит столкнуться.

Судя по шуму, ожесточение схватки позади нарастало, слышались крики раненых лошадей. Значит, уже сошлись в короткий бой[63]. Слышать это позади было неуютно: смолянская дружина оказалась зажата между битвой за спиной и ратью вятичей впереди.

– Ну, что? – Улав еще раз обернулся.

– Держатся, – подтвердил рыжий Халле, его телохранитель.

– Тогда и нам пора, – ответил Улав и добавил мысленно, принимая из рук Халле копье с синим деревцом: «Раз уж нам не ударят в спину…»

Над шумом схватки хрипло пропел боевой рог.

– На сло-о-ом! – выкрикнул Улав. – Вперед! О-о-оди-и-и-н!

И бросил «копье Одина» в ряды тархановской рати.

Хирдманы устремились в бой. Вятичи, уже изрядно потрепанные, попятились. Они ждали, что вот-вот вражий строй разорвется изнутри и в разрыве покажутся всадники Азара; иному удавалось уловить с той стороны, позади смолян, шум и лошадиной ржанье, стало быть, конница вступила в дело, но где же она? Смоляне не только не разрывали строй, но наоборот, стали давить и напирать.

Вслед за передними рядами вперед пошел и Улав. Плыл над строем его синий стяг с белым лебедем. Вокруг него трещали щиты и копья, лезвия топоров скрежетали по умбонам – все это было давно ему знакомо и привычно. Увлекая за собой бойцов, продолжая призывать Одина, Улав выдвинулся в первый ряд, в саму жаркую схватку: как ни был он осторожен, а горячка битвы увлекла и его.

Телохранитель слева получил топором по шлему и покачнулся. Не давая врагу продвинуться, Улав сам шагнул вперед и мощным ударом отрубил тому руку у локтя – его меч-корляг легко справлялся с костью. Отбил щитом копейный выпал и обрушился на противника справа, нанося быстрые удары сверху. Противник – это был какой-то вятич в белом кожухе и в хазарском шлеме, видно, боярин, – прикрылся щитом, но Халле нижним выпадом, пока тот его не видел, подсек ему ноги. Слева другой вятич пятился, отбиваясь от наседавших смолян, и открылся сбоку; Улав, изловчившись, достал его концом клинка по бармице на затылке – разрубленные кольчужные звенья брызнули во все стороны, будто капли стального дождя.

И тут же боль пронзила правое колено – какой-то вражеский копейщик хладнокровно выждал миг и сунул наконечником под щит телохранителя.

Улав пошатнулся, не упал, но остановился и, прикусив губу от боли, оперся клинком об лед. Телохранители, шепотом бранясь, обступили его со всех сторон, больше не пытаясь продвигаться и лишь держа щиты, как стены маленькой крепости.

– Ну а вы что встали! – кривясь от боли и досады, крикнул Улав. – Гуннар, вперед! Хьёр, веди!

Знаменосец, беспокойно оглянувшись, сделал несколько шагов: он привык идти перед конунгом, зная, что того хранит милость богов, но оставить того позади и идти самому было боязно.

– Вперед! За конунга! – заорал Хьёр, принимая главенство.

– Сюрнес! – кричали в ответ хирдманы. – За конунга!

Над строем вятичей взвился всадник – в пластинчатом доспехе и высоком остроконечном шлеме. Взмахнув хазарским мечом, он что-то закричал, указывая вперед, попытался увлечь своих и усилить натиск… но вдруг стал заваливаться назад с седла – чья-то меткая стрела вошла ему точно в горло, с близкого расстояния пробив бармицу.

Это видели все. И едва тело воеводы рухнуло под ноги, а конь его метнулся в сторону, давя людей и увеличивая смятение, как строй вятичей прорвался и его остатки неудержимо покатились назад.

Опираясь на меч, Улав следил, как спины бойцов удаляются, как его люди преследуют вятичей, рубя на бегу, как покрывается лед реки телами, брошенными в бегстве щитами и красными пятнами. Увлеченный этим зрелищем, даже не чувствовал, как ткань портов на правой ноге пропитывается кровью, как эта кровь стынет на морозе и начинает замерзать, как теплый ручеек пробирается в башмак…

– Конунг, дай перевяжу! – раздался рядом виноватый голос Халле.

Улав обернулся и покачнулся. Его подхватили под руки и осторожно усадили на щит, чтобы сделать перевязку: все нужное для этого у телохранителей было в поясных сумках.

– Давай меч вытру, – попросил другой телохранитель, Рунвид.

Улав отдал меч и еще раз окинул взглядом пустое, отвоеванное пространство реки, где с утра плотным втроем стояли вятичи.

– Ну вот, дренги! – он с трудом выдохнул, стараясь не дать лицу измениться от боли. – Они костью пали… а мы на костях встали[64].

Глава 9

– Какой ты, Эгиль, ловкий человек! – похвалил Годо своего телохранителя. – Сумел совсем не испортить такой прекрасный кафтан!

Здоровяк Эгиль смущенно ухмыльнулся, понимая, что господин отчасти насмехается. Перед ним лежал на лавке роскошный ясский кафтан, от ворота до пояса обшитый шелком в узорных кругах. Его сняли с тела вожака хазарской конницы; прикончил того Эгиль, нанеся удар ростовым топором по лицу, и кафтан почти не пострадал – даже поток крови упал на пластинчатый доспех, – только оказался местами замаран, когда мертвый всадник рухнул под тушу собственной лошади, и пара завязок на груди оборвались. Не пострадал и доспех, а у шлема оказался отрублен наносник – удар Эгилева топора пришел ему поперек и вбил в лицевые кости. Все это по обычаю принадлежало Эгилю, но хотя доспех он взял с большим удовольствием, золоченый воеводский шлем и шелковый кафтан были слишком богатым для телохранителя. Кафтан Эгиль решил поднести своему господину, а шлем Годо предложил у него выкупить, но сперва его предстояло отдать Хагни-кузнецу в починку.

– Да он на тебя не налезет! – сказал Свенельд.

– Тебе просто завидно! – ответил Годо, осторожно просовывая руки в рукава кафтана.

Натянув кафтан, Годо пошевелил плечами и одернул полы.

– Пф! – Обозрев брата в обновке, Свен выставил указательный палец. – Ты как трехлетний в коротенькой рубашонке, чтобы