Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

платье Рехины было не из самой роскошной материи, не из тех, какие завозили из-за границы для знати и богачей, денег на нее все равно ушло преизрядно. «Это славная шерсть из Лериды», – божился продавец. Прежде Уго никогда не покупал тканей. Рехина и две ее подружки, которые сопровождали ее и высказывались по каждому поводу с таким пылом, как будто это они собирались замуж, тоже, как выяснилось, не сильно разбираются в тканях. «Это для свадебного платья!» – визгливым голосом объявила одна из них. Женщины изучали ткань с видом завзятых знатоков. «Это шерсть из длинных волокон, – разливался торговец, – самых длинных на всем рынке, шерсть взрослых животных, остриженных по весне. Шерсть из такого волокна – единственная ткань, имеющая право именоваться барселонской. Вот на ней и клеймо – вы видите?»

Хотя Рехина не сумела убедить жениха обновить его собственный гардероб, относительно Мерсе он пререкаться не стал, и обрученные вышли из суконной лавки, унося еще и зеленый отрез тонкой шерсти, тоже с барселонским клеймом, – чтобы пошить платьице для девочки.

К этим расходам пришлось добавить плату за церковь и за участие священника, и деньги на молитвы за упокой и во здравие прихожан церкви Пресвятой Троицы (Уго тоже был вынужден вступить в братство), и, самое главное, за званый обед. Свадебный пир должен был состояться после церковной церемонии в большом зале Дома свадеб – здания рядом с площадью Льюль и Новыми воротами, которое город предоставлял в распоряжение тех молодоженов, а таковых в Барселоне было немало, в чьих домах не хватало места, чтобы устроить празднество. Желание праздновать у горожан было столь велико, что королям одному за другим пришлось ограничивать расходы на эти пиры: теперь разрешалось пригласить не больше восьмидесяти человек, по сорок со стороны каждого из супругов, двадцать мужчин и двадцать женщин, и Уго с Рехиной уже набрали это количество. Уже вышло запрещение провозить невесту на лошади по улицам Барселоны, не разрешалось подавать к столу птицу: кур, каплунов, куропаток и так далее, – и было позволено не более двух перемен. Значит, птицы не будет и на пиру у Рехины с Уго – зато будет тушенный с овощами ягненок, а потом жареная телятина с подливками, а еще хороший пшеничный хлеб и вино, много вина: белого, красного и сладкого греческого. К стоимости обеда следовало добавить еще цветы и гирлянды для украшения Дома свадеб, а также плату хугларам, которые будут играть на дудках, барабанах и флейтах, чтобы гости пели и танцевали до самого рассвета.

После торжественной мессы Уго с Рехиной сочетались браком, исполнив ритуал: в настоящем времени, прилюдно и на виду у всех произнесли следующие слова:

– Я, Рехина, отдаю мое сердце тебе, Уго Льор, как законная супруга и беру тебя в законные мужья.

Уго, произнося положенные слова, слышал свой голос, как будто вместо него говорил кто-то другой. Так он и жил с момента потери виноградников. Воспользовавшись тем, что жених удручен и пал духом, Рехина полностью завладела его волей. Рехина принимала все решения. Бывало, что Уго уже возвращался домой из погреба Рожера Пуча, а она все еще оставалась в доме Жауме. Рехина повелевала и приказывала; распоряжалась деньгами Уго; решала, что подавать на стол и чего не подавать; определяла, что нужно купить; когда выходить на улицу, а когда сидеть дома; что следует делать, а чего не следует… И, как ни странно, Барча во всем ей подчинялась – эта большая женщина вдруг сделалась покорной, как ручной зверек. Старый Жауме сиял довольством, Мерсе носилась по дому радостная и счастливая. Картина была, можно сказать, идиллическая. По воскресеньям после мессы в Пресвятой Троице Уго с Рехиной беседовали с обращенными прихожанами и гуляли по городу. И ничто не мешало им запираться в комнате и предаваться любовным утехам. Предательская связь с Эулалией осталась в прошлом, и Рехина набрасывалась на своего суженого с таким пылом, как будто уже больше года не делила ложа с мужчиной. И от него она тоже требовала страсти, еще и еще, пока в конце концов Уго в изнеможении не валился на кровать. Рехина заявила, что после свадьбы хочет завести ребенка, а возможно, и не одного. До сих пор повитуха, чтобы не забеременеть, использовала травяные отвары, однако после свадьбы в них больше не будет нужды. А еще Рехина его целовала, много и жарко. Ее вполне устраивало нынешнее жилье Уго, однако вскоре им, конечно же, понадобится больше пространства: вторая комната наверху, для Барчи с девочкой. А Жауме мог бы спать и в мастерской. Уго хотел было возразить, но Рехина держалась непреклонно: «Все равно он больше не делает рукоятки!» Она даже считала, что это пойдет старику на пользу. Он будет получать больше денег за жилье, сможет вообще отказаться от работы, разве что вырезать игрушки для Мерсе. «Он очень привязан к малышке, – признала она, а потом спросила: – Ведь семьи у него не осталось, правда?» Уго почувствовал, что в этом вопросе скрыт какой-то тайный смысл, но промолчал, хотя и отметил очевидный контраст между ее томным, отрешенным взглядом и напряженными крыльями носа: Рехина, похоже, уже чувствовала себя хозяйкой этого дома.

Да. Рехина завладела всем, включая и его волю.

– …и я беру тебя в законные супруги, – довершил формулу Уго, а потом был поцелуй новобрачных, и ликование, и объятия, и поздравления, и пожелания всяческих благ.

Жауме согласился на предложение Рехины: сдал им и собственную комнату, а сам перебрался в мастерскую на первый этаж. Уго еще раз пересчитал свои сбережения. В плюсе – немногие оставшиеся у него монеты и жалованье виночерпия, в минусе – плата за жилье, питание (теперь в доме прибавился еще один едок), одежда и туфли (Рехина снова принарядила и себя, и Мерсе), жалованье Барчи, которой Уго уже серьезно задолжал… Как ему сводить концы с концами?

– Сегодня я пойду с тобой во дворец Рожера Пуча, – неожиданно объявила Рехина через несколько дней после свадьбы.

Жена надела свежеприобретенное платье – темно-синее, строгое, хотя и сильно приталенное. На голове – маленькая, плотно прилегающая шляпка того же цвета, завязанная под подбородком яркими лентами, так что в целом ее наряд выглядел скорее легкомысленно.

– Зачем? – спросил Уго.

– Я должна наверстать потерянное время.

– Во дворце?

– Там я собираюсь начать.

Стоило им ступить на мощеный двор, как двое слуг уже пялили глаза на соблазнительную красавицу в синем. Появился и мажордом Эстеве, и, как будто заранее предчувствовал, на галерее возник одноглазый. Матео перегнулся через перила и свесился