Рассечение Стоуна - Абрахам Вергезе

Когда-то, целую вечность тому назад, мы могли читать мысли друг друга. Интересно, прочтет ли он мои мысли сейчас? Я нарочно помедлил.

Шива, понимаешь ли ты, что ты, именно ты всему виной? Ты лишил Генет невинности, и это не просто биологический акт. Из-за этого повесилась Розина, из-за этого Генет отдалилась от нас, из-за этого я сейчас ненавижу девушку, на которой собирался жениться. А Хема до сих пор считает, что это я обидел Генет.

Сознаешь ли ты, как меня предал?

Прощаться с тобой — все равно что резать по живому.

Я люблю тебя, как самого себя, — это неизбежно.

Но простить я тебя не могу. Может, еще не пришло время. Мне никак не собраться с силами. Хотя Гхош меня и просил.

Мы стояли у лестницы, которую Гебре приставил к восточной стене Миссии.

Шива протянул мне вещевой мешок. Я заглянул в него и в наступившей темноте разглядел читаную-перечитанную «Анатомию» Грея, а под ней еще какую-то тяжелую книгу, с виду совершенно новую. Хотел было отказаться, но прикусил язык. Ведь передавая мне Грея, свою самую ценную вещь, Шива как бы оставлял мне частичку себя самого.

— Спасибо, Шива, — сказал я, надеясь, что это не прозвучало язвительно. К сумке добавился еще и мешок.

Гебре набросил мешковину на бутылочные осколки, что были вмурованы в стену, и я перелез на ту сторону. Передо мной тянулась дорога, которую я постоянно видел из окна спальни, но которой никогда не пользовался. Она казалась мне пасторальной, идиллической, она пропадала в тумане меж гор и вела в земли, где нет забот. Но сегодня в ней было нечто зловещее.

— До свидания, — произнес я в последний раз. Мне ответил целый хор родных голосов:

— В добрый путь.

В сотне ярдов стоял грузовик с заглушённым двигателем, груженный использованными покрышками. Шофер помог мне забраться в кузов, где между покрышками было прикрытое брезентом потайное место. Адид уложил сюда воду, печенье и стопку одеял. Мой побег организовал он, под эгидой Народного фронта освобождения Эритреи. Услугами Фронта пользовались многие беженцы, особенно если речь шла о северной части страны, а в кармане водились деньги.

Чем меньше я скажу о том, как семь часов трясся в кузове до Десси, тем лучше. Проведя ночь на складе в Десси, где я спал в нормальной постели, мы отправились еще дальше на север, в самое сердце Эритреи, Асмару. Любимый город Генет был занят эфиопскими войсками. Всюду танки, бронетранспортеры, патрули. Нас не обыскивали, в документах у водителя стояло, что покрышки мы везем на войсковой склад.

Меня привезли в уютный коттедж, утопавший в зарослях бугенвиллеи, где мне предстояло выждать, пока не представится возможность выбраться из Асмары. Из обстановки в комнате был только тюфяк на полу. Выйти в сад я не мог. Я полагал, что проведу здесь от силы день-другой, но ожидание растянулось на целых две недели. Мой проводник-эритреец, которого звали Люк, раз в день приносил мне еду. Немногословный, он был моложе меня. До ухода в подполье Люк учился в колледже в Аддис-Абебе.

Оказалось, в моем скудном багаже меня ждут два сюрприза. На дно моей сумки вместо обычной картонки Хема положила картинку в рамке. Это была та самая святая Тереза, память о сестре Мэри Джозеф Прейз. К фото прилагалась записка от Хемы:

Гхош оправил ее в рамку незадолго до смерти. В своем завещании он написал, что если ты когда-нибудь покинешь страну, то репродукция должна находиться при тебе. Мэрион, без меня пусть мой Гхош, сестра Мэри и святая Тереза присмотрят за тобой.

Я погладил рамку, которой касались руки Гхоша. Это был мой талисман. Я не попрощался с мамой в автоклавной, но, оказывается, в этом не было необходимости. Она со мной не рассталась.

Второй сюрприз поджидал меня под драгоценной Шивиной «Анатомией» Грея. Это была книга Томаса Стоуна «Практикующий хирург. Краткие очерки тропической хирургии». Я и не знал, что такая книга есть. Я перелистал страницы, недоумевая, почему не видел эту книгу прежде и как она попала к Шиве. И тут мне на глаза попалась фотография, занимающая три четверти страницы, с подписью: «Томас Стоун, бакалавр медицины и бакалавр хирургии, член королевского колледжа хирургов». Я захлопнул книгу, поднялся и выпил воды. Мне нужно было время, чтобы успокоиться. Когда я снова раскрыл книгу, мне бросились в глаза девять пальцев вместо десяти. Потом я обратил внимание на сходство с Шивой, а следовательно, и со мной. Оно сквозило в глубоко посаженных глазах, во взгляде. Челюсти у нас были не такие квадратные, а лбы шире, чем у него. Интересно, зачем Шива передал мне эту книгу?

Книга была новенькая, словно ее никогда не открывали. В самом начале имелась закладка: «Наилучшие пожелания издателю». Когда я ее извлек, на страницах осталась вмятина — так долго закладка находилась между ними.

С тыльной стороны на ней было написано:

19 сентября 1954 года.

Второе издание. Бандероль прибыла на мое имя. Но я уверена, что издатель имел в виду тебя. Поздравляю. Прилагаю мое письмо к тебе. Прочти немедленно.

СМДП.

Записка была написана мамой за день до нашего рождения и ее смерти. Четкий ровный почерк прилежной школьницы. Давно ли у Шивы эта книга с закладкой? Почему он передал ее мне? Чтобы у меня появилась еще одна весточка от мамы?

Чтобы сохранить форму, я мерил шагами комнату с сумкой с книгами на плече. За две недели я прочитал книгу Стоуна. Поначалу я убеждал себя, что она устарела. Но его способ подачи материала в контексте научных принципов оказался вполне современным. Я много раз перечитал записку мамы. Что было в письме, которое она передала Стоуну? Что она сообщила ему всего за день до нашего рождения? Я копировал ее почерк, тщательно повторяя изгибы.

В один прекрасный день Люк принес еду и сообщил, что ночью выдвигаемся.

Мы вышли после комендантского часа.

— Вот почему мы ждали, — произнес Люк, указывая на небо. — Когда нет луны, не так опасно.

Он провел меня по узким дорожкам меж домов, вдоль ирригационных канав, и вскоре мы покинули жилую зону. По полям мы шагали в кромешной тьме. На горизонте угадывались очертания холмов. Через час плечо у меня заныло, сколько я ни перевешивал сумку. Люк настоял, что часть груза лучше переложить к нему в рюкзак, и остолбенел при виде книг, хоть и промолчал. Грей перекочевал к нему.

Мы шли долго, только один раз остановились передохнуть. И вот мы у подножия холмов, поднимаемся по склону. В четыре тридцать утра раздался тихий свист. Нас встретил отряд из одиннадцати бойцов. Они приветствовали нас по-своему, пожали руки, хлопнули по плечу, сказали «Камелахаи» и «Салом». Среди них было четыре женщины, поджарые африканки. Я с изумлением приметил среди бойцов знакомое лицо — того самого волоокого студента, с которым когда-то встречался у Генет в общежитии. Узнав меня, он криво ухмыльнулся, схватил мою руку обеими руками, принялся трясти. Звали его Цахай.

Он протянул мне что-то: