Флэшмен в большой игре - Джордж Макдональд Фрейзер

К тому времени я побагровел и уже завывал от гнева, едва различая буквы на страницах. Клянусь Богом, вот это позор! Страница за страницей описывали меня в самых скверных выражениях, не оставляя сомнений в том, что я — законченный негодяй; действие происходило в школе Рагби, как раз в мое время. Здесь были Доктор, Ист, Брук и Краб Джонс — и я сам, под собственным именем, так что приходилось об этом читать и содрогаться от отвращения. Здесь даже было приведено мое описание — как весьма крепкого и довольно сильного мальчишки для моего возраста и сказано о том, что «я хорошо играл во все игры, не требовавшие особой отваги» — полюбуйтесь-ка, — и про то, что я «обладал наглыми, пренебрежительными манерами», так что мне приходилось «весьма постараться, чтобы выглядеть дружелюбным». Такова же была и моя репутация, поскольку почти на каждой странице я выворачивал руки или бил слабых, ругался, трусил, упивался допьяна или поджаривал малышей на огне — о, все это мне весьма живо напомнило о том, кем же был мастер Браун! Это был рыхлый веснушчатый негодяй, который в свое время пытался стянуть у меня квитанцию о пари на скачках, черт его побери — благочестивый маленький подхалим, который молился по часам и с благоговением внимал доктору Арнольду и Бруку: «да, сэр, пожалуйста, сэр, я, как истинный христианин, сэр», — и все отирался со своим дружком Истом… А теперь Ист умер — в лодке, плывущей из Канпура.

Но один из этой парочки еще жив — и теперь чертовски сильно заклеймил меня. Не то чтобы это не было правдой — каждое проклятое слово — о, это было даже слишком правдиво, и именно поэтому это, вот дьявольщина, так мерзко пятнало мое доброе имя… Господи, да тут еще! «… Грубость Флэшмена шокировала даже его ближайших друзей…» Нет, клянусь Богом, вот это уж была самая откровенная наглая ложь: друзей, что были у меня в Рагби, просто невозможно было чем-то смутить — ни Синдиката, ни Рэттла, ни остальных. Что там дальше? «Несмотря на всю свою трусость, Флэшмен, все же не смог проглотить такую обиду…» и затем следовало описание драки, в которой я («из-за своих пагубных привычек к пьянству и курению») был изрядно отлуплен двумя малышами и уполз, жалко скуля: «Вы за это еще заплатите…»

Я думал, что, прочитав такое, взбешусь до пены на губах, но дальше было еще красочное описание моего изгнания из Рагби за пьянку, а хуже всего была сцена, в которой эти елейные маленькие скоты, Браун и Ист, изображались возносящими молитвы за «бедного Флэшмена».

Швырнув книгу через все купе, я, чтоб хоть на ком-то сорвать злость, набросился с кулаками на туземца-проводника. Только после того как мне удалось загнать его на крышу вагона, где он, воя, зализывал раны, я смог, наконец, сесть и более или менее спокойно осознать всю полноту зла, причиненного мне этим мстительным биографом.

Он уничтожил меня — должно быть, пол-Англии на сегодняшний день прочитало эту книгу. О, теперь ясно, почему эта злобная свинья, Кардиган, прислал мне ее. Как же я смогу поднять голову после такого предательского удара? И это — в момент моей наивысшей славы! Чего стоят мой крест и рыцарское достоинство теперь, когда меня облил своей ядовитой грязью этот «Старина» — кем бы ни была эта скотина? Должно быть, это какой-то потный маленький трус, которого я, для его же собственной пользы, приучал к дисциплине или просто гонял, чтобы доставить себе удовольствие… ну, что же, клянусь небом — он за это заплатит! Я подам иски во все суды Англии на этого чертового сукина сына, на этого бумагомарателя, я выколочу из него каждый вшивый пенни, сдеру с него последнюю рубашку и еще увижу, как он будет умирать от голода в сточной канаве или сгниет в тюрьме за клевету…

— Нет! — взревел я, потрясая кулаком. — Я убью этого ублюдка, вот что я сделаю, после того как засужу его! Я вызову его, даже если он штатский и оторву его чесоточную голову в песках Кале — я публично отхлещу его плетью…

(На этом месте, разорванной страницей и несколькими энергичными кляксами, заканчивается пятый пакет «Записок Флэшмена».)

[N.B. — Флэшмен, по-видимому, не предпринял никаких действий против Тома Хьюза, автора книги «Школьные годы Тома Брауна», которая впервые вышла в свет в 1857 году и достигла бешеного успеха, прежде чем Флэшмен увидел ее в Индии. Возможно, после того как его первое вполне понятное негодование улеглось, он понял, что эта книга не принесет вреда его теперешней репутации и что публичная судебная тяжба лишь ухудшит дело. Но возможно, что Флэшмен все же угрожал судебным процессом и требовал некоторых опровержений; по крайней мере, представляется интересным, что когда в 1861 году появился сиквел, «Том Браун в Оксфорде», Хьюз посвятил введение тому, что опроверг любую возможность идентификацию себя лично с Томом Брауном: «… не только сам герой не списан с меня [писал он], но и не один другой портрет действующих лиц в обеих книгах не написан с натуры, за исключением доктора Арнольда, который выступает под собственным именем». Курсив в данном предложении редакторский, а удовлетворение при этом в основном получил Флэшмен.]

В том виде, как он есть, за исключением отдельных наиболее личных наблюдений и впечатлений, которые не могут быть ни подтверждены, ни опровергнуты, рассказ Флэшмена о его службе в Индии во время Великого мятежа в общем представляется достаточно точным и правдоподобным. Его описания событий в Мируте, до и после восстания, Канпуре, Лакноу, Джханси и Гвалиоре совпадают с описаниями очевидцев; более того, он отличается от остальных свидетельств не более, чем те друг от друга. Что же касается отдельных случаев и отношений между людьми, он, похоже, дает живую картину того, что говорили и думали в те дни в Индии.

Некоторые аспекты мятежа все еще трудно обсуждать без связанных с ними эмоций; это было исключительно кровавое дело, и нелегко в должной степени оценить силу чувств с обеих сторон. Как, с одной стороны, объяснить поступки Нана-сагиба в Канпуре, а с другой — поведение христиан и персонально — доброжелательного Джона Николсона, который хотел в законодательном порядке закрепить возможность сдирать с бунтовщиков кожу, сажать их на кол и сжигать живьем? Наблюдения Флэшмена небезынтересны, однако комментировать их представляется явно излишним; для цивилизованных людей не представляет интереса предъявление счетов за давние зверства или попытки перенести большую часть «вины» за случившееся на ту или другую сторону. Как и отмечает Флэшмен, мода на эти вещи меняется, так что стоит избегать оценки прошлого с позиций современности. Достаточно сказать, что страх, шок, невежество, расовая и религиозная нетерпимость, проявленная обеими сторонами, совместно породили ненависть, близкую к безумию, как среди отдельных личностей, так и в некоторых группах — британцев, индусов и мусульман — но ни в коем случае, не во всем обществе.

В то же самое время стоит напомнить, что эта борьба, сопровождавшаяся столь сильной жестокостью и позором, была также отмечена бесчисленными примерами самопожертвования и человеколюбия, находящимися почти за пределами нашего понимания; этот героизм и самоотверженность надолго остались в памяти как британцев, так и индийцев — ведь дух горсти последних безымянных защитников Гвалиора был столь же крепок, как и у тех, кто удерживал валы укрепления Уилера в Канпуре.