Эшли Белл - Дин Кунц

Пого сидел с выпученными глазами, словно представлял себе неизвестно какие запретные страстишки, забыв, что противоречащий образу и репутации аспект ее «многогранной» личности заключен в любви к стилю, литературе, возможно, этическим ценностям Викторианской эпохи.

– Мисс Блэр, – продолжала профессорша, – вывела меня на страницах своей вымогательской писульки в образе многогранной, как идеально обработанный бриллиант, женщины. Она писала о третьем этаже моего дома так, будто находит все мои секреты очаровательными, а мои тайные интересы свидетельствуют лишь о глубине моей личности и интеллекта. Вот только все ее лизоблюдство являлось ширмой, за которой мисс Блэр скрывала свой шантаж. Ей хотелось моей похвалы, моей протекции, признания ее таланта, всего того, что способно было со временем сделать из нее звезду в обмен, разумеется, на ее молчание.

– А что, если она никогда не бывала в вашем доме? – рискнул спросить Пэкстон. – Если она просто верно вообразила себе ваши интересы?

Оторвав взгляд от формочки, Сейнт-Круа посмотрела на старшину со снисходительной жалостью интеллектуально развитого человека, которую он выказывает по отношению к тому, кто отстает в развитии из-за плохой наследственности либо прочих неблагоприятных обстоятельств.

– Ни один человек не обладает настолько гениальной интуицией, чтобы досконально узнать все о месте, где он ни разу не побывал. Ее описание третьего этажа было таким же скрупулезным и дотошным, как первых двух. Это уже не художественная литература, а самая настоящая журналистика… на девяносто пять процентов журналистика. Черт! На все девяносто восемь. Эта маленькая сучка точно пробралась в мой дом. Похоже, она делала пометки. Я настолько сильно дорожу моей личной жизнью, что почти ни с кем ею не делюсь. Бóльшую часть ночей провожу в спальне на третьем, а не на втором этаже. Только избранные, а их очень мало, делили ее со мной. Никто из них не рискнул бы нашими отношениями ради того, чтобы разболтать мои секреты наглой маленькой шлюшке.

Не отдавая отчета в том, что делает, профессорша заполнила формочку тестом, а затем выдрала его так, словно раздирала горло бывшей студентке. Она с отвращением отшвырнула от себя кусочки теста, вытерла руки о кухонное полотенце и долила в свой бокал виски. Если душевное спокойствие к ней не вернулось, то, по крайней мере, Сейнт-Круа вдруг осознала, что, разглагольствуя, она так и не удосужилась объяснить собеседникам, что же могло вызвать у нее настолько бурную реакцию. Профессорша не догадывалась, что они читали сочинение Биби. Ее гости вполне могли сейчас воображать себе всевозможные извращения, начиная от связывания своего сексуального партнера с последующей жестокой поркой и заканчивая ритуальными жертвоприношениями животных. Их замешательство, кажется, позабавило ее. Гнев, искажавший черты лица женщины, сгладился. На нем появилось почти кокетливое выражение. Она слизала каплю со своей губы.

– Если вы хотите проверить, насколько мои обвинения соответствуют правде, я дам вам почитать ее сочинение, а затем проведу на третий этаж, чтобы вы все увидели сами.

105. Пассажир

С бессвязными восклицаниями злобной решимости невидимое существо, кажется, принялось корчиться под сиденьями, стараясь протиснуться между полом и боковинами и все же попасть в нишу для ног под местом водителя, откуда ему будет легче на нее прыгнуть.

Биби не имела желания бросать автомобиль и добираться пешком сквозь эту странную и враждебную ночь, поэтому девушка вытащила пистолет из-под блейзера и теперь вела, держась за руль только левой рукой. Ей даже пришлось сбавить скорость.

Если она и не вернулась во времени в ту жуткую ночь, когда ей не исполнилось еще шести лет, в эмоциональном плане Биби вполне соответствовала тому случаю. Не существует достойного эквивалента ужасному опыту ребенка, который впервые в жизни узнаёт, что зло отнюдь не является выдумкой из сказки, что оно шагает по миру, принимая бессчетное число форм, и больше всего оно любит причинять страдания безвинным. С открытием этой истины кончается детство, вне зависимости от того, каков на данный момент возраст ребенка. Биби вновь ощутила металлический привкус первого знакомства со злом, почувствовала детский ужас, струящийся по венам. Сердце ее отчаянно стучало в груди, словно собиралось вдребезги разбить грудную кость, его защищавшую, либо само разбиться. Ощущение собственной беспомощности, испытанное ею давным-давно, теперь казалось просто недопустимым. Слишком много усилий было потрачено Биби на протяжении всех этих лет, чтобы оставить позади давние, забытые ужасы ради заурядных страхов и тревог обычной, повседневной жизни.

– Нет, – произнесла Биби, – нет, не может быть… Этого не было… этого не могло случиться… этому не бывать…

Хотя то корчащееся, судорожно извивающееся, неповоротливое существо казалось вполне реальным в спальне бунгало, здесь оно никак реальным быть не могло. Она убила его той ночью, хотя и не помнила как. Семнадцатью годами позже оно просто не могло вернуться, чтобы продолжить ее мучить. То было другое место и другое время. Существо не могло материализоваться как призрак с целью возобновить преследование. То, что возилось под пассажирским сиденьем, издавая бессвязные звуки, лишенные смысла в большей мере, чем крик животного, было всего-навсего еще одним обличьем того, что стучало в дверь мотеля и барабанило по оконному стеклу. Это еще одна помеха, подобная туману, призракам в доме, откуда похитили девочку, мужчине с золотистым ретривером, которые всеми силами пытались отвлечь Биби от поисков Эшли Белл.

Как Чаб Кой, начальник охраны больницы… Какое он вообще имеет отношение ко всему этому? Разве что старается сбить ее с верного пути, вставляя палки в колеса… Он появился в «Нормсе», завтракал вместе с Сейнт-Круа, а затем проник в викторианское убежище профессорши только ради того, чтобы убить ее прежде, чем она промолвит важное признание… вероятно… Он говорил загадками, делая аллюзии на произведения Фланнери О’Коннор, Торнтона Уайлдера и Джека Лондона, с которыми человек его типа должен быть знаком не в большей степени, чем с физикой элементарных частиц.

Внезапно правда касательно Чаба Коя, подобно ночной птице, парящей в темноте и острым зрением выслеживающей свою жертву, обрушилась на нее. Та самая правда, которую Биби уже поняла немного раньше и сожгла, задействовав трюк с забыванием. Пистолет она сжимала правой рукой, а машину вела левой, петляя по пустой автомагистрали. Ее сердце не просто стучало, оно прыгало в груди: гуп-гуп-гуп-гуп… Ее грудь разрывали бешеные конвульсии. В голове пронеслась мысль: «Он цитировал эти выдержки из книг не потому, что хотел, а потому, что я его заставила». Возможно, то была не вся правда, превращенная ею в пепел в рукомойнике ванной комнаты мотеля, но это, по крайней мере, зеркальное отражение из комнаты смеха той правды. Биби понятия не имела, как могла заставить Чаба Коя делать что-то. В этом отсутствовал малейший здравый смысл. Она продолжала обдумывать свое безумное озарение, стараясь придать ему логичности, но вместо того чтобы стать яснее, мысль девушки потеряла всякую связность. Вдруг Биби осознала – нечто под пассажирским креслом, ее нежелательный пассажир, уже некоторое время вообще не издал ни звука.