Матрица Скалигера - Вячеслав Лопатин

Прежде всего, поражают представления образованных (и далее я буду иметь в виду только их) людей Западной Европы об окружающем их мире: какие страны находятся рядом, кто и как там живет, каковы их история, обычаи и нравы. На основании сообщений западноевропейских путешественников, пересекающих Восточную Европу в середине XVIII века, создается впечатление, что вы попали в невежественное Средневековье, но не столько потому, что они описывают страшную отсталость и дикость восточноевропейских народов, сколько из–за того, что у них на родине об этих странах и народах практически ничего неизвестно. Ввиду относительно скромного масштаба европейских территорий, с одной стороны, и освоения Америки, начавшемся якобы более чем за два века до этого, — с другой, такая картина кажется невероятной.

Употребляя слова «Восточная» и «Западная» по отношению к Европе, я допускаю условность, необходимую для того, чтобы читатель лучше понимал, о каких территориях идет речь. В самом XVIII веке таких понятий не было, как не было и четкого представления о том, что такое Европа в географическом смысле. Западноевропейские ученые и философы часто по отношению к другим людям, даже если речь шла о тех, кто проживает в Восточной Европе, идентифицировали себя просто как европейцев. Сама же Восточная Европа представлялась в Париже и Лондоне то как неизведанные территории между Европой и Азией, то как варварская окраина Европы, а то и просто как нечто на востоке, туманное, непонятное и пугающее.

В сознании Запада существовало деление на цивилизованную часть Европы и остальной мир, неважно где его страны находились — тоже в Европе или же в Азии. Эти страны особенно не различались, потому что для «европейца» они были одинаково отсталыми и дикими. Граница между двумя мирами проходила как раз там, где она и примерно проходит сегодня между Западной и Восточной Европой. На северо–востоке просвещенного мира последней «нормальной» страной была Пруссия. За её восточной границей находилась Польша — варварская и нищая страна. Южнее Польши была Богемия, менее варварская, но все равно отсталая. Далее — Венгрия и территория Балканского полуострова, находящиеся или до недавнего времени находившиеся под властью Османской империи и, следовательно, бывшие азиатскими и варварскими. Россия, будучи еще восточнее Польши и Венгрии, вообще находилась за гранью реальности. Какие–то связные представления о ней Запад смог получить лишь с приходом к власти Екатерины II, поддержавшей Просвещение. Однако эти познания были такими слабыми, что не позволяли западноевропейскому сознанию вытащить Россию из небытия, оставляя место для различных гаданий и нелепых домыслов.

Не переписка, а реальные связи между двумя мирами, осуществляемые путешествиями людей, которые могли увидеть все воочию, были довольно–таки редкими. Среди лиц, пересекавших восточную границу Западной Европы, были и малоименитые дворяне, и торговцы, и знаменитые личности вроде Казановы или Дидро. Но независимо от рода и знатности, описания их приключений — а только такими и считались их перемещения по Востоку — были одинаково востребованы. Каждый отъезд более или менее известного человека, отправляющегося на Восток, сопровождался торжественной шумихой, а особо слабонервные, которые по ряду причин были просто вынуждены проехать через эти дикие места, прощались с близкими, считая, что они могут и не вернуться назад. При этом основным пугающим фактором было не отсутствие цивилизации, а полная неизвестность того, что тебя ожидает в пути.

Впечатления, полученные путешественниками, были удивительно схожи в общем описании увиденного: грязь и нищета, обезлюденность и запустение, примитивность быта и беспросветное невежество, рабство и неприхотливость в желаниях, отсутствие маломальской культуры, а также отсутствие дорог, гостиниц и всех остальных удобств, которые сопровождают человека до его выпадения из цивилизованного мира. Все это видел путешественник, пробираясь по Восточной Европе в середине и даже конце XVIII века, а мы — в исторических книжках, посвященных Средневековью. Причем следует отметить, что, согласно традиционной истории, в этом отсталом Средневековье западноевропейцы знали о других странах больше, чем их просвещенные потомки.

Когда же дело касалось более подробных описаний увиденного и пережитого, свидетельства зачастую получались противоречивыми, хаотичными и бессмысленными, а умозаключения непонятными или фантастическими. Неразбериха усугублялась тем, что главными знатоками по восточноевропейским странам становились философы и историки, видевшие Восточную Европу лишь в воображении, сидя в своих кабинетах. Именно на основании их трудов формировалось общественное представление о том, что происходит за восточной границей «европейского» мира. Так, признанным авторитетом по России был Вольтер, никогда не бывавший восточнее Берлина, а главным специалистом по Польше был Руссо, никогда не бывавший восточнее Швейцарии.

Мари Терез Роде, более известная как мадам Жоффрен, была хозяйкой популярного парижского салона, который посещали все известные философы Просвещения. В 1766 году она отправилась в гости к королю Станиславу Августу в Варшаву. Её отъезд стал самым главным событием года и взбудоражил весь парижский бомонд. В её лице французские просветители имели шанс лучше познакомиться с Польшей, и Вольтер назвал её визит в Варшаву

Вплоть до 1773 года, когда в Санкт–Петербург отправился Дидро, поездка Жоффрен оставалась самой знаменитой встречей Просвещения с Восточной Европой.

Польский король приглашал мадам давно, но та никак не могла решиться из–за экстремальности путешествия, выражавшейся в проезде по нецивилизованным местам, а также из–за дальности расстояния. Восточная Европа оставалась для Запада закрытой, но не из–за того, что существовал какой–то кордон, а из–за «экстрима», ожидавшего каждого путешественника. Поэтому даже обычные расстояния, которые нужно было преодолеть по этой территории, казались непреодолимо большими. Оказавшись же в Восточной Европе, путешественник ощущал себя на краю света. Для сравнения: если вести все отсчеты от Парижа, то до Берлина, за которым почти сразу начиналась польская граница, расстояние меньше, чем до Рима или Мадрида, а до самой Варшавы чуть больше; до Варшавы столько же, сколько до Лиссабона, но намного ближе, чем до Константинополя. На карте Восточная Европа рядом, но для парижан XVIII века она была безумно далеко. Это кажется странным, ведь в Средние века люди вроде бы запросто и свободно перемещались на более дальние расстояния. Не следует ли признать, что ввиду менее развитой картографии и средств передвижения, меньшей информированности, а также из–за более диких нравов, все эти средневековые (я уж не говорю про античные) вояжи были просто невозможны?

Мадам Жоффрен стала очередными «глазами» для Вольтера и других мыслителей, которыми они рассматривали Восточную Европу, чтобы затем, согласовав «увиденное» со своими теориями, удовлетворить любопытство западного европейца. За десяток прошедших веков этот европеец так и не узнал, кто же живет с ним рядом. Понадобилось Просвещение, чтобы он смог познакомиться со своим восточным соседом. Но и просветиться, оказывается, было не так просто.