Secretum - Рита Мональди

В этот раз в парке «Корабля» мы больше смотрели на небо, чем перед собой. Без сомнения, Цезарь Август прятался где-то здесь, присев на сук какого-нибудь высокого дерева, и, возможно, он даже наблюдал за нами.

Наступил вечер, и хотя уже опустились темные тени, они тут же исчезли, едва мы ступили на территорию «Корабля». Переменчивый ветерок прогнал их вместе с небольшими облаками, открыв путь лучам яркого света. Казалось, на вилле Эльпидио Бенедетти сумерки и впрямь не пользовались спросом.

Мы прошли через передний дворик и направились к рощам фруктовых деревьев, где и начали свои поиски. Огненные апельсины и лимоны, яркие пятна роз в горшках, кружевные тени под увитыми плющом беседками и в небольших рощицах смущали глаз, тревожили обоняние и все другие чувства. От легкого дуновения бриза дрожал каждый листочек, каждый цветок, колыхались маленькие деревца. Через несколько минут нам уже казалось, что мы видим попугая везде, и в то же время его не было нигде. Мы пошли по дорожке под сводчатыми арками, которая заканчивалась фреской с изображением торжествующего Рима. Нигде ничего. Атто пал духом. Мы изменили направление и вернулись к зданию.

– Проклятая птица, – пробормотал он.

– По-моему, у нас мало шансов найти его. Если Цезарь Август не хочет, чтобы его нашли, то с этим ничего нельзя поделать.

– Ничего нельзя поделать? Это мы еще посмотрим! – воскликнул Мелани и погрозил серебряным набалдашником трости в сторону неба, словно желал предостеречь некое божество.

– Я хотел сказать: если он не желает быть обнаруженным, то никто не сможет его найти, даже…

Запомни: здесь я решаю, что мы будем делать и что не будем, мой мальчик. Я – дипломат его христианнейшего величества французского короля, – сообщил он мне.

Я промолчал, но потом все же решил что-то ответить.

– Хорошо, синьор Атто, тогда объясните мне, пожалуйста почему вы выхватили у меня записку, ведь она была уже в моих руках? Если бы Бюва не свалился на меня, то, возможно, эта записка уже находилась бы у вас. Но нет, вы забрали ее у меня а попугай увел ее!

От волнения у меня перехватило дыхание, стеснило в груди и я напряженно ждал ответа. Как обычно, от страха испортить отношения с Атто у меня начинается удушье.

Он помолчал секунду, затем ответил, злобно шипя:

– Ты вообще ничего не понимаешь, ты никогда ничего не понимал. Тебе не удалось бы сохранить записку. Албани стоял прямо перед тобой, все таращились на тебя, пришлось бы просто вернуть ее. Только мы с Бюва могли сделать так, чтобы она исчезла, если бы твой чертов попугай не испортил все.

– Во-первых, попугай принадлежит не мне, он достался кардиналу Фабрицио Спаде в наследство от его дяди, монсиньора Виргилио Спады, упокой Господь его душу, Кроме того, мы должны быть благодарны попугаю, за то что он похитил записку.

– Я смог бы отвлечь Албани, а между тем Бюва воспользовался бы ситуацией.

– Отвлечь Албани? Но ведь вы все это время только тем и занимались, что делали из негр врага? Своими дерзкими речами вы спровоцировали сегодня вторую ссору. На празднике все только и будут говорить об этом.

– Успокойся.

Ну, теперь я совсем рассердился. Это стало последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Я знал, что мое замечание абсолютно справедливо. Так просто Атто не заставит меня замолчать. Но потом я заметил, что он имел в виду нечто совсем другое.

Аббат Мелани уставился на что-то за моей спиной, напряженный и настороженный, словно увидел свободно разгуливающего дикого зверя.

– Он позади меня? – спросил я, тут же вспомнив о Цезаре Августе.

– Он как раз удаляется. И одет так же, как в прошлый раз.

– Одет?

Я обернулся.

Он находился менее чем в тридцати метрах от нас. Под мышкой он держал кипу свернутых бумаг, связанных вместе красной ленточкой, и шел, погруженный в свои думы, по направлению к юной девушке, чья кожа была белой, как сметана, а лицо обрамлено густыми темно-каштановыми локонами. С поклоном, на который девушка ответила широкой улыбкой, он передал ей кошелек и некоторые бумаги.

Я успел узнать ее, прежде чем они оба исчезли за большим лимоном. Ошибиться было почти невозможно. Да, это были они. Благородный пожилой господин и юная девушка, которых мы видели увлечено беседующими в тот день, когда впервые вторглись на территорию «Корабля». Она была точной копией Марии Манчини. И он тоже смутно напомнил мне кого-то сейчас, когда я увидел его второй раз. Но кого?

Они исчезли так же неожиданно, как и появились. Наученные предшествующими событиями, мы не пытались догнать их или понять, каким образом они так быстро исчезали. Я посмотрел на Атто.

– Ahi, dunqu'è pur vero,[51]– прошептал он.

И теперь я знал, кого именно мы увидели.

* * *

Мне пришлось бы долго объяснять, в какие события и в какое время перенесла меня эта фраза. Достаточно сказать, что ее семнадцать лет назад произнес один из гостей «Оруженосца» незадолго перед своей смертью. В то время я работал там слугой и как раз в эти дни познакомился с Мелани.

Умирающий был не кто иной, как Никола Фуке, в прошлом генеральный контролер, министр финансов Франции. Именно он произнес эти слова. Обвиненный в заговоре, он был заключен в тюрьму пожизненно, но когда в стране начались волнения, ему удалось бежать в Рим и остановиться на постоялом дворе «Оруженосец». Атто наверняка знал, что я помню все эти события, тем более что у него находились сейчас мои мемуары.

– Это был тот же господин, что и тогда, с Марией… – пробормотал я, все еще взбудораженный загадочным явлением.

Атто ничего не ответил, но своим молчанием дал понять, что согласен со мной. Мы совершенно забыли о нашем недавнем споре и возобновили поиски, напряженно вглядываясь в кроны деревьев и не желая признаваться друг другу, что теперь нас мало занимали мысли о Цезаре Августе. Таинственное появление этих двух людей, больше похожее на волшебное видение, вернуло нас в прошлое. Я подумал о том дне, когда познакомился с аббатом Мелани. Он же, видимо, был погружен в воспоминания о своей дружбе с Фуке, об ужасной судьбе и трагическом конце генерального контролера. Тут я понял, почему первая встреча с таинственными людьми на «Корабле» потрясла его сильнее, чем последующие. Он одновременно увидел перед собой привидение Марии, с которой был связан запутанными, сложными узами чувств, и Фуке, свидетелем и причиной ужасной смерти которого он стал.

Достаточно было одного взгляда на Атто, чтобы понять, какая буря противоречивых эмоций всколыхнулась в его душе. Он видел старого друга, но еще не настолько старого и сломленного многолетним заточением, каким узнал его я, а зрелого мужчину в расцвете сил. В кипе бумаг, которую он нес под мышкой, должны были быть и те, которые он, неутомимый работник на службе у короля, брал с собой даже домой, до того как интриганы французского двора лишили его министерского кресла, чести, свободы и даже жизни.