Месть фортуны. Фартовая любовь - Эльмира Нетесова

Девчонка остановилась беспомощно среди гостиной. Лангуст ушел вместе с Данилкой. Ушел, не попрощавшись с нею, словно боялся оглянуться в прошлое, с каким порвал навсегда.

На столе — ни записки, ни письма. Он словно растворился.

Задрыга выскочила на дорогу, надеясь увидеть, окликнуть, вернуть. Но поздно… Уходящие кенты назад не оглядываются.

Капка вернулась в дом. На плечи давила тяжесть. Она поняла, фартовые еще не раз пожалеют об уходе Лангуста и долго будут вспоминать его…

— Ладно! Сами обойдемся! Не впервой! — услышала Капка уверенное.

— Меня возьмете с собой? — попросила негромко.

— Еще чего? Соплями «ежа» мазать? Обойдемся! Хамовку к вечеру сообрази! — не попросили — потребовали, глянув на Задрыгу, как на «шестерку».

— Я с вами похиляю! Я — в законе! — осерчала девчонка.

— Заглохни, зелень! Пасть не отворяй! Не возникай много! Делай, что велели, пока лопухи у тебя на месте! Секешь? Сгинь с шаров! — приказали приехавшие.

Так с Задрыгай никто не рисковал говорить в последние пару лет. И затаила зло. Она понимала, мстить фартовым нынче — неразумно. Пусть они выпустят на волю Черную сову, а уж после этого — ее руки будут развязаны.

Законники решили разузнать в городе, где содержится Черная сова. И оставив пару сумок, какие привезли с собой, вскоре покинули хазу.

Капка позвала шестерку, поручила ему убрать в особняке, сама принялась готовить ужин.

— Может, сегодня снимут кентов из ментовки? — думала Капка, торопясь.

— Интересно, вспоминал ли меня Остап, или беда ему память поморозила? Как они там канают? — терзалась Задрыга.

Она уже все приготовила и только хотела отдохнуть, как зазвонил телефон. Капка стремглав подскочила:

— Задрыжка, это я — Лангуст! Не обессудь, что не попрощался с тобой, сама знаешь, на встречу спешили, не хотели опоздать.

— Ну как у вас? Ажур? — перебила Капка ненужное извиненье.

— Да, Капля! Даже лучше, чем думали. Хата кайфовая! Ксивы у нас будут! Свои! На родной фамилии дышать будем! И Данилка отказался от усыновления. Мою фамилию взял! Не захотел выгадывать на чужом родстве! Выходит, не совсем зря я дышал. Хорошего мальчонку себе родил! Ты знаешь, кем меня устраивают работать? Объездчиком Куржской косы. Там заповедник. Я его от браконьеров охранять стану! Природу беречь от бандитов! И зарплату давать обещают. Небольшую, конечно, зато никто меня ею не попрекнет и не отнимет. В моем хозяйстве, говорят, подножного корма много — грибов и ягод — тьма! Буду в путевые старики выбиваться!

— А Данила как?

— Грузчиком на торговое судно взяли. Через неделю уходит в рейс — в плавание. В самую Африку! Посмотрит, как канают ихние фартовые! Не может быть, чтоб их там не было! Боюсь я за него! Только сроднились! А он уходит… Обещает писать и даже скучать по мне. Во чудо! Скажи! Никто меня не вспомнит. А сын — всегда! Кстати, как твои гости? На путевое гожи?

— Ты нам нужен! Рассказать о том доме, где мои теперь канают! — вспомнила Задрыга.

— Запиши номер телефона. В последний раз помогу! — пообещал Лангуст и, наспех попрощавшись, положил трубку.

Капка пересмотрела содержимое своей сумки. Кое-что решила обновить, усовершенствовать, починить. И взялась за дело, чтобы не терять время впустую. А тут сявка попросился погреться у печки, пожаловался на больную спину. Задрыга разрешила, и мужик, прижавшись спиной к раскаленным камням, блаженствовал.

— Давно с фартовыми корефанишь? — спросила его Задрыга.

— Третий год знаюсь! Аккурат, как меня с дому баба выперла.

— За что?

— Отлупил ее! За дело измолотил! Застал с кобелем-соседом! И врубил ей промеж глаз. Сосед милицию вызвал. Ну, баба без памяти на полу валялась. Менты, ни о чем не спрося, враз сгребли за шиворот. Дали мне в дежурке пятый угол понюхать. И на пятнадцать суток — в декабристы забрали. Когда вышел, с работы меня уже уволили. А баба ляпает:

— Уходи, Ванька, с дому добром! Не то загремишь в тюрьму надолго! Я это тебе живо устрою! Не прощу мордобоя и мата, каким ты меня поливал!

— Я ей в ответ, мол, сама виновата! За дело тебе врезал. Если ты о своей хварье печешься, подумай еще о детях. Их у нас двое. Малы, чтоб я их тебе — суке, оставлял без догляда! Короче! Ради них я останусь. А ты ко мне не прикипайся. Так ответил ей и пошел работу себе искать. Но кто возьмет? Мне же в трудовую книжку статью влепили. А с нею куда? Неделю ноги оббивал повсюду! А баба все злее! Денег не приношу! Попреками извела, хоть сама во всем виновата, — скульнул жалобно и продолжил:

— А сосед, рыло свиное, в глаза ухмыляется, встречаясь. Что, мол, рогоносец, как живется тебе нынче? Нет бы смирился, теперь мучайся!.. Й как было обидно увидеть, что мои вещи выставила лярва за порог. И записку сверху, мол, тунеядцам в семье места нет, нечего детей объедать! Я прочел, аж сердце заболело. Постучал. Она вышла и говорит, еще раз постучу, сдаст меня в ментовку за тунеядство. Упекут надолго. Не только квартиры, воли не увижу. Я и ушел от нее в забулдыги. Целый год по чужим подвалам жил, среди пьяниц и крыс. Болел, голодал, умирал… И однажды проснулся, чую, будят. Глядь, сынок мой стоит. Держит хлеб и вареную картошку с селедкой. Поесть принес. Сам. Я аж взвыл со стыда. Ручки ему целовал. А он сказал, что хочет со мной жить. Но где? Не оставлю я ребенка в подвале. Уговорил домой вернуться. Пообещал, как устроюсь на работу — вернусь в дом. Но, куда ни ходил — не взяли. Хорошо, что тут сгодился, без трудовой. Лангуст мне помог хорошо. Купил домишко на окраине из моей доли. Сад есть, участок. Пусть небольшой, но свой. Теперь бы хозяйство свое завести, корову, кур, свиней. И зажил бы человеком. Сына к себе забрал бы. Он нынче в седьмой класс пойдет. Хорошим растет, добрым, но при отчиме. А он меня не заменит ребенку, как ни старайся. Вот и коплю. На книжку деньги складываю. Уже на полкоровы собрал. Глядишь, на будущий год хозяином заделаюсь, сам задышу! И сына заберу!

— Жениться не думаешь?

— Чего?! Только не это! Одной курвы по горло хватило! Навек зарекся! Лучше свои яйцы в банк отнесу, пусть лежат невостребованные до самого гроба, чем еще раз ошибиться! Ни за что! Пропади они пропадом эти бабы! Слабый пол! Ага! От них все мужики стонут не своими голосами. Повидал я в забулдыгах — всяких. Уж чего не наслушался! Волосы дыбом вставали, жуть брала, как эта слабина мужиков со свету сживает. Уж чем так, лучше век одному маяться! Все бабье, будь моя воля, в одну яму поскидывал и живьем бы зарыл.

— Ну да раскатал губы! А я причем, что тебе блядь попала? — разозлилась Капка.

— Ты еще девочка! У меня тоже дочка есть. Я про баб говорю таких, как бывшая стерва! Она и от нового мужика хвостом крутит. Видели ее с другим! Пошла по рукам. Хоть бы дочь не в нее удалась!

— А ты в доме своем бываешь?

— Там теперь моя мать живет. Я ее из Сибири перевез. Ковыряется в огороде, в саду. Иногда к ней заскакиваю на часок- другой, когда пахан отпускает.