Янмэйская охота - Роман Суржиков

— А с Абсолютом?

— Разобрать на отдельные Предметы и вернуть владельцам.

— А с Перстами Вильгельма?

Пауза выдала ее сомнение.

— Милорд, не знаю, хватит ли мне духу утопить их, как сделал Праотец. В одном могу поклясться: я не допущу их применения ни в каких ситуациях, кроме одной — если появится новый злодей, умеющий говорить с Предметами.

— Я рад, миледи. Наши взгляды сходятся. Я клянусь в том же, что и вы. Приглашаю вас на охоту.

Эрвин протянул ей руку. Мими пристально глянула ему в глаза.

— Вы вернете моих помощников, которых похитили.

— Разумеется, миледи. Они находятся в Лабелине, под охраной моего гарнизона. Туда уже послана птица, завтра их посадят в поезд.

— А также секретаря Итана.

— Через неделю или две. Он должен окончить одно мое поручение, после чего вернется к вам.

— И упраздните особую роту.

— Сразу же по окончании охоты, но не раньше. Серебряный Лис преподал нам ясный урок: за офицерами гвардии тоже нужен присмотр.

— Не одобряю, но признаю вашу правоту. Пускай так.

Она не спешила пожать руку Эрвина. Взгляд стал холоднее и острее.

— Поклянитесь, милорд, что не вы убили Адриана.

— Вы хорошо знаете: я был в осажденном дворце, когда шут заколол владыку.

— Я сомневаюсь, что Менсон сделал это по собственному желанию. Возможно, кто-то нашел способ убить Адриана его руками. От гибели владыки более всех выиграли трое. Я заняла трон. Вы избежали последнего сражения, которое грозило вам смертью. А Кукловод сохранил инкогнито: если бы вы пленили Адриана и отдали под суд, как собирались, весь мир узнал бы, что Персты Вильгельма — не в руках владыки. Я исключаю себя, остаетесь вы либо Кукловод.

— Не я.

— Поклянитесь, милорд.

— Клянусь своей честью и именем Светлой Агаты, что не отдавал приказа убить владыку Адриана.

— Стало быть, Кукловод… — Минерва пожала руку Ориджина. — Тем хуже для него.

Георг Фарадей женился в сорок два года. Странно, учитывая, сколь славным дворянином и завидным женихом он был. Маркиз рода Глории, навигатор, путешественник, герой эпохи Южных Открытий. Один из плеяды тех мореплавателей, что стремились на юго-восток от берегов Шиммери, нанося на карты все новые, новые, новые острова. Сотни и тысячи островов — размерами от крестьянского огорода до полновесного баронства. Изобильных, утопающих в зелени, переполненных зверьем. Архипелаг Тысяча Осколков, усеянный рифами, населенный дикарями и чудовищами, берег свои богатства. Кто знает, сколько кораблей проломали себе брюхо, вспороли борта, легли на дно. Кто знает, сколько моряков достались рыбам или дожили свои дни на необитаемых островках… А маркизу Фарадею везло: десять раз он ходил в дальнее плавание, и всегда возвращался с новой долей богатства и новой славою, запечатленной на картах. Фарадеев пролив, Малые Георговы острова, Большая Георгова гряда… Не диво, что женщины всегда интересовались маркизом. Как неудивительно и то, что Фарадей не помышлял о браке: просто не имел времени на подобные глупости. Жену не возьмешь с собой на корабль… а если так, то зачем она нужна?

Однако в сорок два Георг Фарадей полюбил.

Надо сказать, нравом был он похож на многих мужчин рода Глории: внешне — молчаливый, суровый, жесткий; а глубоко внутри — тонкий лоскут душевности, хрупкий, потому хранимый надежно, как в подземелье крепости. Замуровано, заперто, укрыто от глаз — поди различи. А леди Миранда сумела, и Фарадей полюбил ее.

Когда играли свадьбу, ей исполнилось девятнадцать. Как и подобает девушке рода Вивиан, она была — праздник. Она лучилась жизнью, без устали сеяла радость, не сидела ни минуты, все время изобретая одно, второе, третье. Жизнь вокруг нее вертелась, как юбка танцовщицы, взлетевшая от быстрой пляски. Покончив с путешествиями, Фарадей смертельно боялся скуки, но Миранда развеяла все его страхи. С нею он не знал ни минуты тоски. Порою даже шутил, любя: «Милая, я бы уже и поскучал денек…»

Ничто не омрачало их счастья пока, спустя два года после свадьбы, не обнаружилась в Миранде странная особенность: она слышала голоса.

Никто другой их не замечал. Да и говорили они с Мирандой, как правило, тогда, когда рядом никого больше не было. Голоса велели ей делать разные штуки, поначалу невинные: покрасить собаку в зеленый цвет; умыться вином; развесить по стенам платья, как вешают портреты. Миранда не стеснялась своих проделок, честно отвечала на вопросы мужа:

— Мне сказали — я и сделала.

— Кто сказал, милая?

— Они.

— Кто — они?

— Ну, они, дорогой. Разве ты их не слышишь?..

По первой маркиз Фарадей не волновался. Леди Миранда и прежде выдумывала разные причуды, многие из них его радовали. Правда, раньше она не говорила о каких-то голосах… Ну, и что? Милая придумала новую игру — пускай позабавится.

Фарадей начал тревожиться лишь тогда, когда жена попросила его убить конюха:

— Заколи его, дорогой. Что тебе стоит? Они говорят: он плохой человек. Они говорят: он следит за нами.

Чтобы милая не волновалась, маркиз услал конюха со двора. Чем-то мужик ей не угодил — ну, всякое бывает…

Но потом леди Миранда взяла острый нож и вспорола себе бедро. Фарадей застал ее залитой кровью и пьяной вусмерть. Выпив полпинты орджа, чтобы притупить боль, Миранда ковырялась пальцами в собственной бедренной мышце.

— У меня ножка болела, дорогой… Они сказали: там, внутри, искровое око. Нужно вынуть, чтобы не стреляло.

Маркиз наложил повязку и вызвал лекаря. Тот собирался зашить рану, но леди Миранда стала кричать про око. Она металась и орала, пока лекарь не развел щипцами края раны, давая Миранде заглянуть внутрь.

— Видите, миледи: там нет ничего.

— Наверное, выпало… — согласилась Миранда и лишилась чувств.

Лекарь заштопал рану и осторожно намекнул мореплавателю:

— Вы понимаете, милорд: есть опасения, что нога — лишь симптом. Хворь миледи угнездилась совершенно в ином месте…

К ужасу своему, маркиз понимал. Он видал людей, проживших много лет на пустых островах, и представлял, что такое безумие. Знал и главное: безумие неизлечимо. Потому предпочел самообман суровой правде. Не безумие, а временное помутнение. Что-то нашло — скоро пройдет…

Пару месяцев ему удавалось игнорировать истину. Потом кормилица застала леди Миранду у колыбели сына. Миледи водила бритвой над лицом младенца, намечая будущие разрезы, и приговаривала:

— Бедный уродливый малыш… Я исправлю… Мой сыночек станет красивым!