Загубленная жизнь Евы Браун - Анжела Ламберт

К тому моменту Ева уже знала, что ее смерть не только неизбежна, но уже не за горами, и начала готовиться. 26 октября 1944 года она составила завещание, хотя и не обладала особыми богатствами. В списке ее имущества, найденном в доме на Вассербургерштрассе американскими оккупационными войсками в ноябре 1945-го, указана сумма в десять фунтов стерлингов, что составляет тысячу долларов США или больше ста тысяч немецких рейхсмарок. В гардеробе висели рваные брюки и китель Гитлера. Кроме того, нашлось несколько ювелирных украшений, слишком скромных для внесения в инвентарь, а также золотые часы с бриллиантами и бриллиантовая брошь — куда меньше, чем обычно накапливают любовницы влиятельных людей. Все, включая ее коллекцию фотоальбомов, забрали в качестве «военных трофеев».

В ноябре Гитлеру предстояла операция по удалению полипа с голосовых связок и нарыва на верхней челюсти. Это означало, что они не смогут общаться даже по телефону. Встревоженная перспективой хирургического вмешательства и временного прекращения ежедневных бесед, Ева 20 ноября отправилась в Берлин, и накануне операции они пообедали вместе. Она осталась еще на несколько дней. (Это путешествие бросает дополнительную тень сомнения на рассказ Гертрауд. Ева ни за что не оставила бы кузину одну в Бергхофе. Возможно, там находилась Герта или Гретль, которая на пятом месяце беременности нуждалась в свежей, питательной еде для себя и ребенка.) Операция прошла успешно, но после удаления безобидного полипа врачи запретили Гитлеру разговаривать в течение нескольких дней, так что он мог только шептать. Тут же вся рейхсканцелярия заговорила шепотом.

Как только кризис миновал, Ева нашла время перед возвращением в Оберзальцберг заказать у своей портнихи новое платье на Рождество. (Ева вечно испытывала чувство вины за счета от фрейлейн Хайзе, боясь, что, прознав о них, немецкий народ станет поносить ее за расточительность, хотя Магда Геббельс заказывала туфли ручной работы и три шляпки аж в январе Г945 года.) Она упрашивала фюрера отдохнуть несколько дней и отпраздновать Рождество с ней в Бергхофе, но он сказал Траудль Юнге: «Да, Рождество нужно отмечать с семьей. Ева в письмах умоляет меня приехать в нынешнем году в Бергхоф. Говорит, что мне обязательно нужно восстановить силы после покушения на мою жизнь и болезни. Но я знаю, что на самом деле за всем этим стоит Гретль, желающая заполучить к себе своего Германа [Фегеляйна]». Гитлер был непреклонен. Ввиду атаки в Арденнах, он планировал направиться в свой штаб Adlerhorst («Орлиное гнездо») на Восточном фронте возле местечка Бад-Нойхайм среди лесистых холмов Таунуса.

Ева снова поехала в Мюнхен и, видимо, 16 декабря встретилась с Гертрауд на Вассербургерштрассе. Когда воздушный налет загнал их в укрытие под домом, где хранились несгораемые шкафы, Ева подарила кузине ожерелье и браслет. Только тогда по замечанию Евы («Мне они больше не нужны») Гертрауд догадалась, что та решительно настроена осуществить свое намерение умереть вместе с Гитлером.

Ева провела Рождество в Мюнхене с семьей, и Гертрауд, возможно, праздновала с ними. Смелый поступок, ведь они могли укрыться в защищенном Бергхофе, поскольку город, основательно разрушенный бомбами 17 декабря 1944 года, подвергся очередной атаке в ночь с 7 на 8 января 1945-го. После второй бомбежки Ева, уже вернувшаяся в Бергхоф, упрашивала Гитлера позволить ей проверить, уцелел ли ее домик, но он опасался за ее жизнь, и ей осталось только приставать с расспросами к знакомым. Бомбардировки продолжались в течение двух лет, и Мюнхен оказался среди наиболее пострадавших городов Германии. Союзники обрушили страшное возмездие на место, где национал-социализм пустил корни. По сравнению с довоенным временем население сократилось почти наполовину. Оставшиеся полмиллиона человек жили по большей части в развалинах обрушившихся домов. Прекрасный исторический центр был уничтожен почти на девяносто процентов. Теперь Ева уж точно осознала, какую беду навлек Гитлер своей войной на ее родину.

Гертрауд уверена, что «если бы я не покинула ее тогда, в январе, может быть, она и не поехала бы в Берлин. Теперь меня не отпускает эта мысль. В Бергхофе ее никто не держал. Ей ничего не оставалось, как только отправиться к нему. Я не ручаюсь, что так оно и было, но так я сейчас чувствую». Гораздо более вероятно, что Ева окончательно смирилась — хотя никогда не признала бы этого вслух — с неизбежностью близкого конца. Гитлер нуждался в ней, и она хотела быть с ним. 19 января 1945 года Ева ненадолго съездила в Берлин и там в последний раз встретилась со своей старшей сестрой, уже ставшей фрау Фуке-Михельс. Она жила с мужем на востоке Германии, в Бреслау, где только что было проиграно тяжелейшее сражение с вторгшимися русскими войсками. Тысячи беженцев в панике и беспорядке уносили ноги, и Ильзе пробралась к Еве в Берлин. На данном этапе войны немецкая армия была настолько обескровлена, что Бреслау обороняли ветераны ополчения и мальчишки от двенадцати до шестнадцати лет из гитлерюгенда. К концу войны, в мае, половина юных рекрутов погибли в бессмысленной битве за город, зовя маму перед смертью.

Нерин Ган, работая над жизнеописанием Евы Браун, в начале шестидесятых годов беседовал с Ильзе. Он сообщает о следующем разговоре между сестрами. Со скидкой на театральный эффект, его рассказ звучит более или менее правдоподобно:

Если Ильзе и Ган верно передают слова Евы, без мстительности и мелодрамы, то последнее ее высказывание — самое агрессивное из сохранившихся. В нем слышится отзвук жалоб Гитлера на вероломство бывших приспешников. Ильзе сказала ей правду, но знала ли об этом Ева? Или ей казалось, что ома говорит правду, учитывая все только что виденное ею на улицах Мюнхена и Берлина? Или же в ее резком ответе выплеснулась многолетняя напряженность между сестрами? По крайней мере, после этого разговора она, похоже, уяснила, что враг стремительно приближается.

Зимой 1945 года немцы страдали от холода, голода и разочарования, их города были разорены, а армия истощена до предела. Только лагеря смерти работали как никогда эффективно. Евреи продолжали прибывать со всей Европы в длинных, издевательски медленных поездах. Гиммлер неустанно отдавал приказы офицерам СС: травите их газом, убейте их всех, не важно как, убивайте, чтоб ни одного еврея не осталось.