Рыцари света, рыцари тьмы - Джек Уайт

— Павел был селевкидом.

Стефан недоуменно заморгал:

— Селевкидом? То есть полугреком, полуарабом? Нет же, он был язычником, римским гражданином, родом из Тарса…

— Селевкиды и были язычниками, и среди них было немало римских граждан. Возможно, что он действительно происходил из Тарса. В этом он и старался позже всех убедить, но по сути никто не может с точностью сказать, кем был Павел на самом деле и где он родился. Ничего не известно также и о его детстве и юности — до того момента, как Бог сшиб его с коня, после чего тот открыто признал, что участвовал в гонениях на христиан. Но ведь в те времена еще не было христиан, Стефан, — были только евреи. Даже самого слова «христианство» еще никто не знал, потому что его пока не придумали. Тем не менее в наших архивах есть свидетельства, что человек, которого теперь называют святым Павлом, был пособником Ирода и, между прочим, судя по его имени — Савл, приходился царю отдаленным родственником. Миротворцы Ирода послали его в стан римской армии, расположившейся у стен Иерусалима, чтобы пригласить войти в город. Тот же самый Савл посылал депешу о развитии событий Нерону, в греческий Коринф, где жил тогда император и куда впоследствии так любил наведываться Павел. Но мы вообще-то начали говорить о распятии. — Он обернулся к графу: — Расскажи ему об этом ты, Гуг. Ты первый просветил меня на этот счет, и твои слова просто засели в моей памяти. Думаю, что и мой племянник должен услышать тот же рассказ.

Граф принялся отнекиваться, дескать, ему больше нравится слушать, чем шевелить мозгами, но Вильгельм был настойчив. Наконец Гуг сдался, вздохнул и обратился к младшему Сен-Клеру:

— Много различных следствий проистекает из идеи креста, Стефан, и из факта, что евреи распяли Христа. Тебе и самому это прекрасно известно.

— Конечно, мессир, — кивнул тот, слегка насупившись. — Это всем известно.

— Вот-вот, именно что всем. Каждому человеку. — Граф Гуг с важностью покачал головой, и голос его посуровел: — Тебе, юный мой Стефан, следует поосторожнее обращаться со словами, потому что иногда — а порой очень часто — они обозначают совершенно противоположное, чем мы привыкли думать. Факты, известные всем и каждому, на поверку редко оказываются истинными, потому что таковыми не являются. Поэтому давай начнем с абсолютной истины, которую хотя бы можно доказать, — что евреи не распинали Христа. Мы можем взять на себя смелость утверждать большее — что евреи не испытывали ненависти к Христу, потому что никогда о Нем не слышали. Этого человека никто не знал под таким именем, пока Савл, то бишь Павел, не заговорил о Нем, спустя годы после смерти Иисуса, назвав Христом — Спасителем. Смысл греческого слова «Христос» до конца не ясен; предположительно, оно означает «искупитель». Савл использовал его применительно к Иисусу, чтобы убедить всех в божественном происхождении Христа. Значит, все доводы, с помощью которых евреи превратились в убийц Иисуса, — чистой воды подлог, бессовестная ложь, измышленная по политическим соображениям. Если забыть на время про идею спасения, то версия, будто евреи ненавидели Иисуса-человека, тоже не выдерживает никакой критики, потому что ненависть сопряжена с усилиями и пылом, а у них не было никаких мотивов для коллективной к Нему неприязни: Иисус был из их числа, Он придерживался тех же взглядов и был в Иудее своим. Несомненно, в те дни ненависти в обществе хватало, но вся она была распределена между двумя группами: селевкидами, то есть семейством Ирода вместе с его приспешниками, — и жителями Иудеи, то есть евреями. И с той и с другой стороны злобы приходилось поровну, но евреи, разумеется, не стали бы изливать ее на Иисуса, христианином Он был или еще кем, поскольку Он был из их среды — из богоизбранного народа. И уж конечно они Его не распинали — просто потому, что это было не в их власти. Распятие — римский вид казни. Толпа, под которой следует понимать евреев, не могла призывать пролить кровь Иисуса, поскольку Его смерть навлекла бы на них и на их детей гнев Господа; безумием было бы не только требовать подобного, но и поверить в это. Подумай-ка сам: можешь ты вообразить группу людей или тем более целую толпу, призывающую кару Господню на свои головы и на головы своих детей — и все это не только осознанно, но слаженно, в едином порыве? Вряд ли это возможно, и все же люди верят. Ты ведь, например, веришь?

— Верю?

Стефан настолько не ожидал подобного вопроса, что так и застыл с открытым ртом, пытаясь выдавить из себя хоть слово, пока граф не сжалился над ним:

— Разумеется, веришь, потому что тебе не оставили выбора: всю свою жизнь, с тех пор как ты научился хоть чтото воспринимать, самые значительные в твоих глазах люди твердили, что это правда, что ты должен в нее верить — потому что, если не поверишь, тебя отлучат от Церкви, и ты будешь осужден гореть в геенне огненной. Так учит Церковь, и так тебе говорили священники. Останови на дороге любого монаха — и он повторит то же самое. Нет никого, кто мог бы позволить тебе усомниться, или просветить на иной манер, или просто объяснить все с других позиций. Никаких признаков инакомыслия. Поэтому что тебе остается делать, как не верить тому, что тебе внушают? — Граф замолк, патетически подняв руку. — Но прежде чем мы двинемся дальше, давай-ка снова вернемся к истории о распятии — обо всем известной казни, призванной развенчать Сына Божия. Ведь именно с этой целью римляне и евреи выставили Его на посмешище, прибив к кресту. Можно подумать, что они нарочно для Иисуса придумали такое позорное действо. Ты ведь немало сведущ в истории?

— Я… — замялся Стефан, неловко взмахнув рукой. — Вы говорите, немало? Раньше я бы согласился, но теперь…

— Вот и хорошо. Хорошо, что ты сомневаешься. Но ближе к сути: все, что касается казни через распятие, не носит каких-либо отличительных черт — разве что для самого осужденного. Раньше это было совершенно заурядным событием. Во времена римлян распятие являлось самой распространенной казнью для любых преступников, будь то воры, злоумышленники, убийцы, бунтовщики, враги империи или дезертиры из римской армии. Если римляне осуждали кого-либо на смерть, то его казнили. Если человек был зажиточный или уважаемый, он мог рассчитывать на быстрое умерщвление — отсечение головы или удушение; но если его гибель была угодна государству в целом, из нее делали настоящее зрелище, служащее для научения и устрашения прочих. Словом, его обрекали на медленную и мучительную смерть. Иисуса осудили как политического преступника, как бунтовщика. Вот истинная история Его гибели, и никому, кроме настоящих Его приверженцев, не было до того никакого дела…

Граф выдержал многозначительную паузу и продолжил:

— Но римский крест для распятия был больше похож на букву «Т», Стефан, — с тремя оконечностями вместо четырех. Одну перекладину ставили вертикально, а другую, поперечную, насаживали на нее сверху. Над местом стыка ничего не выступало. Я понятно объясняю?

— Не очень, мессир, — свел брови Стефан. Граф пояснил:

— Христианский крест — четырехконечный, верно? — Не дожидаясь согласия, он продолжил: — А у римлян он таким не был. У них он был трехконечный, как я уже сказал, в форме буквы «Т». Менять его смысла не было, потому что он прекрасно служил для своих целей на протяжении столетий. Тогда откуда взялся четырехконечный христианский символ, под которым нас вели в сражения? Ты хочешь узнать?