Как работает музыка - Дэвид Бирн

Мы очеловечиваем абстрактные звуки. Мы можем догадаться об эмоциях человека по его шагам. Простые чувства – печаль, счастье и гнев – довольно легко распознать таким образом. Шаги могут показаться очевидным примером, но это показывает, что мы связываем все виды звуков с нашими предположениями о том, какие эмоции, чувства или ощущения породили этот звук.

Исследование Калифорнийского университета подтвердило, что наше восприятие и оценка музыки глубоко зависят от зеркальных нейронов. Когда вы смотрите или даже просто слышите, как кто-то играет на инструменте, включаются нейроны, связанные с мышцами, необходимыми для игры на этом инструменте. Слушая пианино, мы «чувствуем» эти движения рук и плеч, и любой играющий на воображаемой гитаре подтвердит, что, когда вы слышите или видите убийственное соло, тоже «исполняете» его. Должны ли вы знать, как играть на пианино, чтобы отзеркалить пианиста? Доктор Эдвард Лардж в Атлантическом университете Флориды делал снимки мозга людей с музыкальным опытом и без него, когда они слушали Шопена. Нетрудно догадаться, что зеркальные нейроны активизировались у испытуемых музыкантов, но удивительным образом активизировались они и у немузыкантов. Так что играть на воображаемой гитаре не такое уж и странное занятие. Группа ученых из Калифорнийского университета утверждает, что все наши средства коммуникации – слуховые, музыкальные, лингвистические, визуальные – имеют в своей основе двигательную и мышечную активность. Считывая и интуитивно понимая намерения, стоящие за этими двигательными действиями, мы устанавливаем связь с лежащими в их основе эмоциями. Наше физическое состояние и наше эмоциональное состояние неразделимы: воспринимая одно, наблюдатель может догадаться о другом.

Люди также танцуют под музыку, и неврологическое отзеркаливание объясняет, почему прослушивание ритмичной музыки вдохновляет нас двигаться, причем двигаться очень специфическим способом. Музыка, по сравнению со многими другими видами искусств, запускает целый ряд нейронов. При прослушивании музыки срабатывают сразу несколько областей мозга: мышечная, слуховая, зрительная, лингвистическая. Вот почему некоторые люди, полностью утратившие речь, всё еще могут пропеть какой-то текст. Оливер Сакс писал о человеке с поврежденным мозгом, который обнаружил, что может петь в ходе своей повседневной жизни, и, только делая это, он вспоминал, как выполнять простые задачи, такие как одевание. Мелодическая интонационная терапия – так называется группа терапевтических методик, которые были основаны на этом открытии.

Зеркальные нейроны также могут действовать прогностически. Когда мы наблюдаем за действием, позой, жестом или выражением лица, мы можем предположить, основываясь на нашем прошлом опыте, что будет дальше. Некоторым представителям аутистического спектра труднее дается расшифровка всех этих значений, и я уверен, что не меня одного порой обвиняли в том, что я не замечаю очевидных для других сигналов. Но большинство людей улавливают очень большой процент этих сигналов. Возможно, наша врожденная любовь к повествованию имеет какую-то прогностическую, неврологическую основу: мы развили способность чувствовать, в каком направлении может развиваться история. То же самое с мелодией. Мы можем ощущать эмоционально резонансный подъем и падение мелодии, повторение, кульминацию, и у нас есть ожидания, основанные на опыте, о том, куда все это ведет, – ожидания, которые будут подтверждаться или слегка корректироваться в зависимости от композитора или исполнителя. Как отмечает когнитивист Дэниел Левитин, большое количество подтверждений – когда что-то происходит именно так, как и раньше, – заставляет нас скучать и отключаться. Небольшие вариации держат нас начеку, а также привлекают внимание к самым важным для повествования музыкальным моментам.

Эти эмоциональные связи могут объяснить, почему музыка оказывает такое глубокое влияние на наше психологическое благополучие. Мы можем использовать музыку (или другие могут использовать ее), чтобы регулировать наши эмоции. Мы можем как взвинтить себя (или других), так и успокоить других (или себя). Мы можем использовать музыку, чтобы влиться в команду, действовать в согласии с группой. Музыка служит социальным магнитом – она объединяет семьи, нации, культуры и сообщества. Но она может произвести и обратный эффект. Хотя музыка иногда кажется силой добра, ее можно использовать для раздувания националистической гордости и разжигания войны. Помимо этих применений для сообществ и наций музыка также космический телеграф, который связывает нас с миром за пределами нас самих, с невидимым царством духов, богов и, возможно, даже с миром мертвых. Музыка может сделать нас физически здоровыми или ужасно больными. Она делает так много вещей для нас, что нельзя просто сказать, как иногда говорится: «О, я люблю все виды музыки». Да неужели? Но ведь некоторые формы музыки диаметрально противоположны друг другу! Нельзя любить их все. Во всяком случае, не одновременно.

Музыка входит в состав большинства религиозных и социальных церемоний по всему миру. Этномузыковед Алан Мерриам указывает, что почти каждому этапу социальной организации жизни общества соответствует песня: мы придумываем песни на рождение ребенка, колыбельные песни, поздравительные песни, песни о любви, подростковые песни, брачные песни, похоронные песни. Индеец из племени сиу, живущий в деревне на севере штата Нью-Мексико, сказал: «Мой друг, без песен вы ничего не сможете сделать». Без музыки социальная ткань была бы уничтожена и связи между нами оборвались бы.

Ритуальная музыка должна повторяться одним и тем же образом, при более или менее одинаковых обстоятельствах каждый раз, когда выполняется ритуал. Если все сделать правильно, вы, как предполагается, будете жить в соответствии с порядком Вселенной, но горе вам, если вы все ошибетесь. Согласно индуистскому писанию, неточное пение раги может оказаться фатальным для певца. Шаманы апачей подвергались такому же риску, если пели фальшиво. В Полинезии неосторожного исполнителя могут казнить. В контексте ритуала нет понятий «оригинального» музыкального произведения, композитора или первого исполнения. Считается, что эта музыка существовала всегда, что она существует вне истории, как миф. Наша задача как исполнителей и участников – просто не дать ей исчезнуть. В этом смысле музыка и ритуалы, частью которых она является, поддерживают мир.

Стремление класть музыку на ноты, особенно ту, которая использовалась в ритуалах, возникло естественным образом из потребности исполнять ее абсолютно правильно перед богами – музыка должна была звучать каждый раз одинаково. Таким образом, написанная музыка поддерживает преемственность, но подавляет изменения и инновации. Жесткое структурирование музыки изначально было побочным эффектом теократического и даже политического контроля. Письменная нотация довольно точна, но она также несовершенна – это не строгая «запись» музыкального произведения. Множество выразительных, текстурных и эмоциональных нюансов теряются при любом виде нотации, они просто не поддаются расшифровке. Однако до тех пор, пока письменные символы и ноты сопровождаются устными инструкциями и физическими демонстрациями, можно считать, что ритуальная музыка будет оставаться прежней и передаваться в значительной степени нетронутой.