Знак разрушения - Александр Зорич

Потом сын Тремгора оделся, подпоясался мечом и вышел под начавшее светлеть небо. Он бродил по спящему лагерю, тер воспаленные веки, и все его мысли были направлены на решение чудовищной головоломки, которую подсунул ему Октанг Урайн.

Гаэт никогда не лгала ему и всегда предупреждала о грозящей опасности. Она, тень Урайна, если не знала точно, то, по крайней мере, очень тонко чувствовала хищную волю своего прообраза. Элиен не сомневался в том, что Гаэт не лжет ему и в этот раз.

Что он скажет завтра Аганне и Герфегесту? Что-делать – убить ее и заколоться над ее телом, чтобы его привязанности не стояли над общим делом сокрушения остатков могущества Урайна?

От этой мысли Элиен сразу отказался. Он оправдался перед собой тем, что без силы Звезднорожденного – без его, Элиена, силы – Урайна, скорее всего, одолеть не удастся.

Заключить с Дланью Хуммера дрянной мир, а самому в это время заняться своим личным счастьем? Это означает оставить вопрос нерешенным и вновь подвести Сармонтазару к краю пропасти.

Любой грют с полным правом всадит ему стрелу между глаз, едва только прознает, что гиазир Элиен намерен говорить с Урайном о мире. Оставалось только идти один раз выбранным путем до конца и закончить войну на руинах Варнага. И на руинах собственной любви.

Когда сын Тремгора, в отчаянии обхватив голову руками, сидел на обломке колонны, мысленно готовясь к худшему, его неожиданно посетило совсем простое решение: лжет сам Урайн. Либо правда вновь изменилась. В конце концов, Чаша сокрушена, и вместе с ней, быть может, погибло и заклятие Урайна.

Элиен ухватился за это предположение, как утопающий хватается за соломинку. Он привел тысячи доводрв “за”. Он поверил в него.

* * *

Наступило кристально-холодное солнечное осеннее утро.

Элиен, не чувствуя холода, не чувствуя усталости, продолжал сидеть все на том же обломке колонны, где ему удалось найти решение изуверской головоломки Урайна. За его спиной пробуждался лагерь. Два часа на сборы – и войско выступит на север, туда, где по-прежнему возвышается надменная цитадель Тайа-Ароан.

Он еще выспится сегодня в седле, да. Он еще выспится, а сейчас надо пойти к Гаэт, рассказать ей обо всех мыслях, которые навестили его в предутренние часы, и крепко прижать к себе гибкое тело ласкового олененка. Единственное по-настоящему дорогое ему тело в этом холодном мире.

В тот момент, когда Элиен наконец собрался идти, до его слуха донесся тревожный крик грютских дозорных. Он огляделся, поднял взор к небу и все понял. Через мгновение в его руках блеснул меч Эллата.

К лагерю приближалась Серебряная Птица. В когтях она несла деревянную клеть с человеком.

Прежде чем заскрипели зарядные механизмы метательных машин, Птица стремительно снизилась, осторожно поставила клеть у южного конца Тракта Хуммера и, описав грациозный полукруг, улетела на запад.

Из клети вышел человек – на таком расстоянии разглядеть его было невозможно – и неторопливо, как-то неуверенно пошел по направлению к Элиену.

Сын Тремгора, чувствуя, как в его сердце запела пронзительная струна, бросился навстречу неведомому гостю. Меч Эллата все еще был обнажен.

* * *

В пяти шагах от Элиена замер в нерешительности Шет окс Лагин, Звезднорожденный, Брат по Слову. Он был бледен как смерть, он был одет в варанскую кольчугу – ее Элиен помнил еще со времен Цинорской войны. На левой руке Шета висел щит Эллата, на его поясе кичились высокородством ножны из черненого серебра. Через левое плечо была переброшена переметная сума, расшитая смарагдами.

– Здравствуй, – все, что сказал он. Его голос был слаб.

– Здравствуй… брат, – сказал Элиен, лихорадочно соображая, кого же он видит перед собой – Шета, Урайна или коварный призрак, порожденный темным слугой Хуммера.

– Я человек, я из плоти и крови, – утвердительно кивая на каждом слове, проговорил Шет, словно бы прочел мысли Элиена.

В глазах Шета перетекли голубые, бирюзовые и оранжево-красные сполохи. Элиен отступил на полшага назад, меч Эллата в его руке тревожно блеснул.

Шет встретил его отстранение легкой улыбкой. Глядя прямо в глаза Элиену, он сдернул с плеча переметную суму, распустил шнуровку и, запустив руку в ее загадочные недра, вынул один из предметов, которые лежали там.

Это была человеческая голова. Точнее, голова того, кто когда-то был человеком. Октанга Урайна – Длани, Уст и Чресел Хуммера.

Несмотря на то что из зияющей у правого виска раны пролилось немало крови и все лицо представляло собой темную маску смерти, не узнать правителя герверитов было невозможно. Длинные космы с бусинами, начисто срезанное волей Хуммера ухо, серьга с потускневшим камнем. Элиен вложил меч в ножны.

За спиной Элиена раздался многоголосый ропот. Множество грютов, оказывается, собралось, чтобы в случае чего оградить Звезднорожденного от возможных неожиданностей. Но Элиен не услышал их ропота, потому что над ним вознесся единственно важный для него сейчас звук – слабый женский вскрик.

Элиен стремительно обернулся. И увидел то, что ожидал увидеть, – Гаэт, подхваченная при падении крепкими грютскими руками.

Элиен подбежал к ней.

Она была без сознания. Но сердце ее билось. Урайн был мертв, Гаэт жива.

Заклятие Урайна утратило свою силу. Если вообще когда-либо существовало.

* * *

В лагере слышались удалые грютские песни, озабоченное конское ржание, обрывки возбужденных разговоров.

Гаэт, Элиен, Герфегест и Аганна, боясь вымолвить хоть одно слово, слушали рассказ Шета. Элиену даже казалось, что он не слушает, не принимает к сведению, но именно смакует его рассказ, как редкое, исключительной выдержки вино.

– После того как я помог тебе бежать, Элиен, Урайн пришел в неистовство. Я был обречен. Он заточил меня в самом страшном месте цитадели Тайа-Ароан. Я пребывал в абсолютном безвременье и в то же время каждый миг моего бытия был окрашен мучительным осознанием собственной вечности и неизменной неподвижности. Это даже нельзя назвать кошмаром – ощущение бессмертия и одновременно с этим полное отсутствие жизни. Ведь жизнь – движение, а неподвижность есть смерть. “Бесконечная Смерть при Полном Сознании” – приблизительно так это называется на Истинном Наречии Хуммера.

Герфегест все-таки не вытерпел и перебил Шета:

– Ты знаешь Истинное Наречие?

– Тогда знал многое. Сейчас я помню лишь смысл, но не звучание. А без звучания Истинное Наречие не опаснее, чем звон пустых ведер. И вот вчера это изуверское наваждение кончилось. Я почувствовал, что мир изменился, но еще не понимал насколько. Подземелье, в котором я был погребен заживо, больше не воняло колдовской силой Хуммера. Я словно бы воочию увидел то, что происходит здесь, в Лон-Меаре. Я видел пустующий Круг Чаши и золотых щитоносцев под градом грютских стрел. Я понял, что произошло, и я понял, кому Сармонтазара обязана своим спасением. – Шет улыбнулся Элиену. – Я беспрепятственно поднялся на первый ярус цитадели Тайа-Ароан. Цитадель была пуста. Думаю, самые отчаянные герверитские рубаки не отваживались посещать это страшное место в отсутствие своего повелителя. Подъемник не работал, но я, увы, слишком хорошо узнал цитадель за время своего плена и первым делом наведался в зал, где хранились боевые трофеи Урайна. На крышу цитадели я поднялся уже небезоружным. Со мной были щит Эллата и шестопер, которым когда-то похвалялся передо мной Урайн.