Путешествия англичанина в поисках России - Николас Бетелл

перед ними целую речь с угрозами и обвинениями Елены в том, что она является агентом ЦРУ, и взял с нее подписку о невыезде из города. 4 мая ТАСС обвинил Елену в связях с американскими дипломатами и в планах уехать в США, чтобы просить там политического убежища. Андрей решил, что у него нет иного выхода, кроме как объявить очередную голодовку.

4 мая их друг Ирина Кристи вылетела в Горький. Теперь квартиру Сахаровых серьезно охраняли, но Ирина смогла с улицы перекинуться парой слов с Еленой, стоявшей на балконе. Ирина вернулась в Москву и обнаружила, что возле ее квартиры дежурят агенты в штатском, а ее телефон отключен. И все-таки она смогла поделиться с западными журналистами новостью о том, что два дня назад Андрей начал голодовку.

Изоляция Сахаровых стала полной. Они были отрезаны не только от Запада и от Москвы, но и от жителей Горького. Елена рассказывала мне: «Иногда он выходит на прогулку. Люди замечают его, но не разговаривают с ним, потому что к нему всегда приставлен агент КГБ, впрочем, как и ко мне. Если нам надо выйти в магазин, они всюду следуют за нами. Кто бы к нам ни подошел, его сразу же останавливают. Сколько всего агентов? Может, 100. Не смейтесь. Никто не знает наверняка».

Мучители из больницы имени Семашко

7 мая 1984 во время голодовки Андрей сопровождал Елену в отделение милиции, куда она шла на очередной допрос. Его схватили агенты КГБ, переодетые докторами, и отвезли в больницу имени Семашко, где четыре месяца насильно кормили, что больше было похоже на пытку. Сначала питание вводили внутривенно. Руки и ноги привязывали к кровати, а когда в вену вводили иглу, Андрея держали санитары. В результате после всего этого у него был мозговой спазм или микроинсульт, что впоследствии сказалось на его речи.

На Западе ничего об этом не знали. Изоляция семьи Сахаровых была слишком надежной. Но все равно мы предчувствовали что-то плохое. «Умирает ли Андрей Сахаров?» — задавалась вопросом «Вашингтон пост»[141], отмечая, что в поведении Кремля была «настоящая злоба и месть, мелочная политика запуганной силы, которой не хватает достоинства и уверенности в себе».

Одним из источников информации, хотя и ненадежным, был Жорж Марше — лидер французских коммунистов, который всеми способами пытался оправдать действия КГБ по отношению к Сахарову. В радиоинтервью 20 мая он заявил, что, по словам «высших советских чиновников, состояние здоровья Андрея и Елены было удовлетворительным». Ее сердце работало стабильно, а зрение можно было лечить в советских больницах. Поэтому не было никакой необходимости в выезде за границу.

25 мая доктора КГБ применили к Андрею другой способ кормления. Они зажимали ему нос, а когда он открывал рот, чтобы дышать, врачи заталкивали туда еду, а затем сжимали ему челюсти, чтобы он не мог ничего выплюнуть. И Андрею приходилось глотать пищу, чтобы иметь возможность дышать. Он постоянно чувствовал удушье, вены на его лбу вздувались. Влияние подобного «лечения» на пожилого человека с больным сердцем легко можно представить.

Сахаров приостановил голодовку, но его продолжали держать в больнице и не разрешали говорить с Еленой, которая находилась под следствием. В июне 1984 года у него появилась дрожь, и врачи сообщили, что это признак болезни Паркинсона. Они сказали: «Мы не дадим вам умереть. Мы уберем женщин с зажимом. Но вы превратитесь в беспомощного инвалида, который не сможет сам надеть брюки».

Для Андрея это было хуже, чем смерть. В письме от 15 октября Анатолию Александрову, президенту Академии наук СССР, он сравнил свои злоключения с ощущениями героя Оруэлла из романа «1984». Угроза болезни Паркинсона для Сахарова была так же ужасна, как клетка с крысами для героя романа, а может и еще страшнее.

Андрей и Елена все это время никак не общались. 1 августа он написал прошение прокурору, чтобы при рассмотрении ее дела его вызвали в суд в качестве обвиняемого вместе с ней. Ответа не последовало, и суд начался 10 августа. На следующий день она была осуждена за клевету на советское государство и приговорена к пяти годам ссылки в Горьком. Андрей выразил протест, решил возобновить голодовку и начал ее 7 сентября.

Врачи КГБ порядком устали от такого беспокойного «пациента». И 8 сентября Сахарова выписали. В тот же день они с Еленой воссоединились. Он прекратил голодовку, чтобы помочь ей в это непростое время. «Ее смерть была бы и моей», — говорил он. Вскоре он обратился за помощью к президенту Академии Александрову. Однако Александров не ответил на письмо и ничего не сделал для Сахаровых.

Елена и Андрей прожили тяжелую зиму. Их квартиру в очередной раз обыскали, изъяли радиоприемник Андрея, печатную машинку, магнитофон и все его бумаги. Лишь немногим людям, уполномоченным КГБ, разрешалось посещать их. Елена рассказывала: «Мы купили еще один радиоприемник, но он очень плохо работает, потому что в соседней квартире КГБ установил специальный источник помех. Это также мешает смотреть телевизор. Мы не можем принимать даже московское радио».

В больнице КГБ снимал Андрея на пленку. Потом они стали снимать, как супруги гуляют по улицам, а затем эту пленку передали «своему» журналисту Виктору Луи, чтобы тот продал ее зарубежным телекомпаниям. Некоторые кадры показали перед известным визитом Михаила Горбачева в Лондон в декабре 1984 года. Позже Елена говорила: «У них теперь наверняка есть много записей. Поэтому если мы умрем, они запросто могут продолжать рассылать свои пленки, и весь мир будет думать, что мы живы». Ее раздражало, что западные телекомпании финансово поддерживали КГБ, выплачивая Виктору Луи баснословные суммы за этот гнусный материал.

31 января апелляцию Елены отклонили. Таким образом, была окончательно узаконена ее пятилетняя ссылка, что еще сильнее снизило вероятность ее поездки за границу. Андрей решился на еще одну голодовку и начал ее 15 апреля, через месяц после смерти Черненко, на заре эры Горбачева. Но приход Горбачева к власти не принес мгновенного облегчения. Через неделю Андрея снова насильно кормили, что было равносильно пытке, хотя порой его сопротивление было чисто символическим. Его снова привязывали к кровати, держали, затыкали нос и ложкой заталкивали пищу в рот.

31 мая высокий чин из КГБ, занимавшийся делом Сахарова, посетил его в больнице и говорил с ним, угрожая и настаивая на том, что сама мысль о поездке Елены за границу невозможна. Он также просил Андрея опровергнуть несколько его прошлых заявлений, таких как письмо к Сиднею Дреллу, и предположение, что взрыв бомбы в московском метро 10 января 1977