Путешествия англичанина в поисках России - Николас Бетелл

У Сахарова осталась единственная надежда — обратиться к Горбачеву напрямую. 29 июня 1985 года он написал Горбачеву и объяснил, почему поездка Елены в США необходима. Он также написал, что готов нести ответственность за свои действия, но то, что жене приходится страдать за его поступки, для него невыносимо.

Теперь, когда у власти встал Горбачев, обе стороны искали компромисс, который помог бы разрешить эту безвыходную ситуацию. Сахаров написал, что готов прекратить делать политические заявления и приступить к научной работе. Вскоре Андрей узнал, что Горбачев в курсе этого письма и собирал советников для подготовки ответа. Но пока главная цель не была достигнута. Андрей писал: «4 июля. Будучи не в силах мириться с разлукой с Люсей и ничего о ней не знать я написал, что прекращаю голодовку. В тот же день меня выпустили из больницы».

В конце июля 1985 года состоялась встреча на высшем уровне Восток — Запад по случаю 10-й годовщины подписания Хельсинкского акта. Сахаров считал, что его быстрое освобождение из больницы было следствием этого события. И снова Виктором Луи на Запад была продана пленка с мирно гуляющей парой, чтобы доказать всем, что супруги ведут нормальную жизнь.

История Сахаровых продолжалась, «Люся и я были вместе 2 недели. Это было хорошее время, и оно дало мне силы для еще одной голодовки». 25 июля, в четвертый раз с 1981 года, Андрей снова отказался от пищи, и снова был отправлен в госпиталь. 13 августа его начали принудительно кормить наиболее жестоким способом. «Они через капельницу вводили мне в бедро смесь глюкозы и белков, под кожу и внутривенно. Количество было огромным. Мои ноги распухли, как подушки, и сильно болели».

В это время дело Сахарова рассматривалось на высшем уровне, и были предприняты некоторые шаги ему навстречу. Горбачев обдумал письмо от 29 июня, и 29 августа оно было рассмотрено на заседании Политбюро. Документы, касающиеся этого заседания, сохранились в Москве, в Президентском Архиве. В заседании участвовали 14 высших чиновников, и среди них председатель КГБ Виктор Чебриков, Эдуард Шеварднадзе и Борис Ельцин, в то время ярые приверженцы советского строя, а также С.И. Соколов, высокий чин в КГБ, который посещал Сахарова в июне и говорил с ним от лица КГБ.

Горбачев сказал, что получил письмо от Сахарова, в котором тот просит разрешить его жене выехать за границу для лечения и встречи с родственниками. Горбачев хотел, чтобы Политбюро решило, что принесет больше проблем: разрешить поездку или запретить. И решать надо было немедленно. Вскоре ему предстояла встреча с президентом Рейганом, поэтому если разрешить поездку незадолго до этой встречи или вскоре после нее, то это будет выглядеть, будто СССР пошел на попятную, а это, по мнению Горбачева, было бы весьма нежелательно.

Слово было предоставлено Чебрикову. Тот сказал, что у Сахарова слабое здоровье, он очень похудел, и у него подозревают рак. Чебриков также заявил, что Сахаров уже не является политической фигурой и в последнее время не выступает. Поэтому его жене можно выехать за границу на 3 месяца. Правда, она находится в ссылке, но по закону эту меру пресечения можно приостановить. Конечно, оказавшись на Западе, она сможет делать политические заявления, получать премии и прочее.

Он боялся, что Елена может остаться у своей дочери Татьяны в Бостоне и начнет проводить агитацию, чтобы ее мужу позволили воссоединиться с ней, а в этом случае следовало ожидать протестов со стороны западных стран, в том числе и от западных компартий. Проблема состояла в том, что они не могли позволить выехать самому Сахарову, потому что он в деталях знал проблемы атомного оружия. Они боялись, что на Западе Сахарова могли бы поставить во главе лаборатории для проведения военных исследований.

Горбачев упомянул уступки, на которые Сахаров мог бы пойти, некоторые из которых были согласованы с Соколовым и были включены в письмо от 29 июня. Сахаров был согласен заявить, что осознает причины, по которым ему не разрешают выезжать за границу, и воздержаться от политических заявлений. В конце концов, Политбюро решило удовлетворить просьбу Сахарова, за которую он так боролся и столько страдал в течение этих месяцев.

Через неделю, 5 сентября, Соколов по решению Политбюро посетил Сахарова в больнице. И снова просил отказаться от предыдущих заявлений в письме Дреллу и о бомбе в московском метро. Андрей отказался. Однако он был готов пойти на некоторые другие уступки ради своей жены.

Сахаров сказал Соколову, что больше не будет делать политических заявлений. Он также был готов подписать бумагу, подтверждающую право советского правительства запретить ему выезд за границу по причинам национальной безопасности, потому что с шестидесятых годов у него был прямой доступ к военным секретам, некоторые из которых до сих пор имели важность. Он согласился поговорить с Еленой, чтобы та, если поедет в США, не делала никаких заявлений для прессы. «Мне позволили 3 часа пообщаться с Люсей, и мы согласились с требованиями Соколова».

Последовало полтора месяца «изнуряющих дней и ночей ожидания», прежде чем, наконец, 21 октября Елену вызвали в ОВИР города Горького, где сказали, что ей разрешено улететь в Америку. Через два дня Андрея выписали из больницы. 10 ноября Елена и Андрей говорили по телефону с родными, живущими в Бостоне, а через неделю состоялась встреча Горбачева с Рейганом.

27 ноября Елена улетела из Горького в Москву. Следующие пять дней за ней бдительно следили, и она знала, что любой неосторожный шаг может помешать поездке. Я считал, что она каким-то образом смогла передать в американское посольство копии бумаг, связанных с этой историей, письма к Александрову и Горбачеву, обращения Сахарова к «друзьям» с просьбой помочь в освобождении жены, чтобы эти документы могли попасть на Запад в портфеле дипломата. На самом деле, по словам ее дочери Татьяны, эти бумаги были доставлены на Запад «смелыми и преданными друзьями», а не государственными службами. Без их помощи эту историю нельзя было бы рассказать, потому что 2 декабря перед вылетом Елену тщательно обыскали в московском аэропорту.

Информационный голод, связанный с семьей Сахаровых, все еще не был утолен. В Западной Европе Елену осаждали журналисты, но говорить с ними значило бы нарушить соглашение с советскими властями, а в этом случае ей бы не позволили вернуться в СССР, и Андрей остался бы там один. В западных журналах появилась ее фотография, где она держала палец у губ, — иллюстрация клятвы хранить молчание, которую ей навязали.

15 декабря она прилетела в Бостон, где