Курчатов - Раиса Кузнецова

Уполномоченный Совета Министров Союза ССР генерал-лейтенант Ткаченко. 24 июня 1948 г.»[598].

На докладной имеется помета помощника заместителя председателя Совета министров СССР Н. С. Сазыкина от руки: «Доложено т. Берия Л. П. Тт. Курчатов И. В. и Славский Е. П. строго предупреждены. 30.06.48. Н. Сазыкин»[599].

Но Курчатов не мог руководить ликвидацией аварий из кабинета. Серьезная авария произошла в первые сутки работы реактора на проектной мощности. Реактор остановили, и до 30 июня работники «Аннушки» очищали сплавившиеся уран-графитовые блоки[600]. Между тем Спецкомитет и ПГУ требовали наработки плутония. В конце 1948 года началась массовая протечка труб. Эксплуатировать реактор стало невозможно, и 20 января 1949 года Курчатов остановил его на капитальный ремонт, чтобы заменить каналы, но сохранить при этом все ценные урановые блочки. Ответственность за остановку реактора, полностью легшая на Курчатова, была огромной и угрожающей самыми трагическими последствиями: на строительство затрачены огромные средства, а главное, если страна не получит плутоний в намеченный срок, создание бомбы будет отложено на неопределенное время. Положение осложнялось тем, что в реактор был загружен весь имеющийся в стране уран, поэтому уже облученные и полуразрушенные урановые блочки требовалось выгрузить из аварийных каналов, а потом вновь пустить в дело. Без переоблучения участников этой операции обойтись было невозможно. Было извлечено 39 тысяч облученных урановых блочков[601]. Вспоминая эту разгрузку, Е. П. Славский назвал ее «чудовищной эпопеей». Игорь Васильевич лично осматривал каждый блок и мог погибнуть, поскольку радиация в том месте была так высока, что грубые приборы ее не отслеживали. Только благодаря опытному механику Фролову-Домнину, случайно вошедшему в зал, это явление обнаружили, а Игорь Васильевич был спасен[602]. Огромная работа по замене поврежденных труб технологических каналов на новые антикоррозийные трубы в экстремальной радиационной обстановке продолжалась более двух месяцев. Курчатов сам ежедневно во все вникал и ставил конкретные задачи. Благодаря самоотверженным действиям коллектива реактор 26 марта 1949 года был вновь запущен на полную мощность и выработка плутония продолжилась[603].

Однажды на вертикальном участке подъемника под землей заклинило транспортировочный ковш с облученными урановыми блочками. Дистанционно никакими усилиями и ухищрениями освободить его не удавалось. Подойти к нему вплотную с какой-либо стороны было невозможно из-за сильной радиации. Что делать? Ждать, пока спадет радиоактивность? Но на это уйдут многие месяцы. А стране нужен плутоний, необходим сегодня, сейчас. Нельзя, недопустимо медлить. Кто мог гарантировать, что атомное пламя вдруг не обрушится на наши города, как на Хиросиму и Нагасаки? Надо действовать. «И бывший буденновец Ефим Павлович Славский бесстрашно, как в бою, бросается к месту опасности, — вспоминал В. И. Меркин. — Он быстро решает сильно прогреть с помощью ацетиленовой горелки место заклинивания, а в крайнем случае вырезать часть трубы, чтобы освободить застрявший ковш с блочками. Взяв с собой сварщика, Ефим Павлович подобрался к месту, где, как оказалось, застрявший блочок заклинил ковш. Быстро и умело действуя газовой горелкой, они ликвидировали аварию и восстановили нормальную работу транспортного узла реактора. Это была опасная и рискованнейшая операция, быстро и благополучно выполненная, благодаря решительности и личной отваге одного из наших руководителей того славного времени»[604].

Вот что рассказывал Б. Л. Ванников о Курчатове в этот период: «С Игорем Васильевичем работать было увлекательно интересно. На базе № 10 он хлебнул горя вместе со всеми. Город был построен в 17 км от производства. Ездить 34 км в день на машине после инфаркта мне было трудно. Поэтому я велел проложить ветку в лес к первой „Аннушке“ и поселился там в вагоне. Игорь Васильевич мог жить в городе, но несмотря на неудобства пошел со мной в вагон. Утром часто в вагоне температура была около нуля. Игорь Васильевич крепился и не унывал. Житье затягивалось, и я велел поблизости поставить в березовой роще два финских домика, в которых мы жили потом два с лишним года в непосредственной близости к „А“, „АВ“, „АИ“ (реакторы, сооруженные позднее. — Р. К.) и другим объектам.

Возвращаясь с первых неудач, первых „козлов“, Игорь Васильевич никогда не унывал, хотя бывал часто очень озабочен и порой мрачен. Но энергия его была неисчерпаема. Чтобы успокоиться, он садился вечером со мной в вагоне играть в дурака и играл с увлечением порой до глубокой ночи. Спать он очень любил и тогда (1947–48 гг.) регулярно спал после обеда. Он отзывался на любые затеи и развлечения, но спиртных напитков практически не пил вовсе.

…Игорь Васильевич был отважен и принимал ответственные решения сам. Однажды я получил распоряжение правительства вернуться в Москву. Игорь Васильевич задержал меня до ликвидации „козла“. Когда все было выправлено и я сообщил в Москву, что выезжаю, Игорь Васильевич приехал в березовую рощу и, сообщив о новом „козле“, не пустил меня».

Пуск прошел без особых происшествий и оказался успешным. Через шесть месяцев, в конце декабря начиналась канальная выгрузка облученного урана с накопившимся плутонием. После чего он проходил выдержку в глубоком бассейне с водой для снижения радиоактивности, а затем направлялся в химическое отделение для извлечения плутония.

В самом начале этого периода, как уже было сказано, пришлось пройти тяжелое испытание, связанное с образованием так называемого «козла» — внезапно случившегося распухания негерметичного уранового блочка в одном из каналов, повлекшего резкое сокращение протока охлаждающей воды и перегрев урана в канале, что привело к двухдневной остановке аппарата. Радикальный выход, решивший проблему, был найден путем проведения значительного увеличения чувствительности расходомеров воды на всех каналах. Благодаря этому разгерметизация блочков в канале обнаруживалась на ранней стадии, а вслед за этим разгрузка каналов могла осуществляться без особых затруднений.

Дальше, уже в начале нового, 1949 года, первопроходцам пришлось пережить еще более грозное событие. Обнаружилась массовая, быстроразвивающаяся, так называемая питтинговая коррозия труб из алюминиевого сплава, составляющих технологические каналы. Возникала фильтрация воды через стенки каналов, ее проникновение в графитовую кладку. Началось снижение реактивности, образовались перекосы мощности по объему активной зоны.